Легкое поведение - Линда Джейвин

Мэй заглянула Моррисону через плечо, пока он вскрывал его.

«ПРИЕЗЖАЙ ВХВ ДЖЕЙМС СРОЧНО».

— Звучит загадочно. Кто такой Джеймс?

— Лайонел Джеймс. Должно быть, он в Вэйхайвэе, в провинции Шаньдун. — Он начал рассказывать ей про Джеймса, когда вдруг вспомнил о непрочитанной телеграмме в кармане своего Пиджака. — Здесь сказано: «Приезжай ВХВ Джеймс». Это было вчера. Сегодня он просит приехать срочно. Чертовски некстати. — Моррисон был обеспокоен куда больше, чем мог это показать. Ему было стыдно признаться в том, что он пренебрег своей работой.

— Наверное, тебе следует ехать.

— Не хочу никуда ехать, — сказал он. И тут они увидели, как под дверь подсовывают еще один конверт. Письмо не отличалось по содержанию от двух предыдущих посланий, за исключением приписки: «Очень срочно».

— Ты должен отправиться в Вэйхайвэй, прежде чем этот бедняга мистер Джеймс взорвется от негодования, — сказала Мэй. — Я тебе говорила, что на днях я сопровождаю миссис Рэгсдейл в Шанхай? Приезжай в Шанхай после Вэйхайвэя. Мы отлично проведем время. Но прежде, Эрнест, милый, пообещай мне кое-что.

— Все что угодно. — Он все еще был бледен после кровотечения.

— Ты не посмотришь ни на одну женщину, пока мы в разлуке, обещаешь?

Моррисон опешил от такой просьбы. Но она говорила вполне серьезно. Удивляясь самому себе, он дал слово.

В тот вечер Моррисон сидел в зрительном зале Гордон-Холла и хмуро смотрел на сцену. Бледными, плохо поставленными голосами певцы мучили свои арии, а пышные матроны, по возрасту годящиеся в бабушки, кокетливо притворялись невинными девушками. Флегматичные банкиры в роли молодых франтов размахивали пухлыми руками, изображая актерскую игру. В первом акте рухнули крашеные декорации, а одна из молодых актрис забыла текст и разрыдалась прямо на сцене. «Самая поганая любительская постановка, которую я когда-либо видел, — сердито подумал Моррисон. — Черт возьми, какая тоска! Впрочем, никакой театр не может соперничать с теми спектаклями, что разыгрываются на моих глазах все эти дни!»

Справа от Моррисона сидел Мензис, который даже в своем подходе к развлечениям был по-военному строг и серьезен. Слева с пристыженным видом ерзал на стуле Дюма. Единственное, что скрасило вечер, так это замеченная в толпе красивая и явно влюбленная молодая пара, которую Дюма опознал как Цеппелина с невестой, о чем не преминул сообщить Моррисону. Невеста приехала из Голландии накануне.

Поблагодарив миссис Дюма и компанию, Моррисон ушел, сославшись на крайнюю усталость и необходимость раннего подъема завтрашним утром. Он вернулся в отель, благоухающий сексом, духами, кровью, шампанским и преследуемый призраками многочисленных соперников.

Ночью ему снились кошмары с кейкуоком, гонками на санках и экипажах, и мужчины, мужчины, мужчины… вокруг его Мэйзи, на ней и в ней; ее сладкое лоно и аппетитная попка, ее улыбка и мягкие влажные губы, ее красные, красные губы… Он резко проснулся среди ночи весь в поту, хотя и скинул с себя пуховое одеяло. Болел зуб. Ныли суставы. Нос угрожал еще одним кровавым извержением. Чертов Уилли Вандербилт. Сынок богатейшего человека мира. Разве мог кто-то с ним тягаться? Да и стоило ли?

Моррисон перевернулся на другой бок, словно отворачиваясь от разместившейся на другой половине постели обширной коллекции красавцев Мэй. Ее сладкое лоно. Аппетитная попка. Ее мягкие красные губы…

Усилием воли он заставил себя переключиться на предмет, более соответствующий моменту. Война. Политика на железной дороге. Война. Поставки угля и вооружений. Продолжающаяся осада Порт-Артура. Торговля китайскими рабочими в Южной Африке. Война. Порт Тяньцзиня под угрозой наступающей песчаной отмели. Война. Торговля оружием. Война. И что за дьявольщина с Джеймсом — СРОЧНО, СРОЧНО, СРОЧНО?

Моррисон зевнул, почувствовал боль в челюсти и подумал, что если уж собирается встретиться с Мэй в Шанхае, то неплохо было бы заглянуть там и к дантисту. В свою очередь, это заставило вспомнить историю с Джеком Фи. Он застонал. Ее улыбка, ее сладкое лоно. Кровь…

Он наконец уснул, всего за три часа до подъема. Утром ему надо было успеть на поезд до порта, откуда на пароходе он собирался отплыть через Бохайский залив в Вэйхайвэй.

Измученный недосыпом, Моррисон был крайне раздражен, когда его разбудил Куан, вот уже несколько дней пребывавший в положении безработного.

На вокзале они столкнулись с К. Д. Джеймсоном, который только что прибыл из Пекина и явно обрадовался встрече, чего нельзя было сказать о Моррисоне.

— Привет!

— Доброе утро, Джеймсон. Что привело тебя в Тяньцзинь?

Джеймсон пробормотал что-то про рудники и концессии. От него пахло ромом, даже в столь ранний час.

Джек Фи, Бобби Мейн, Джордж Бью и чертов Уилли Вандербилт остались в прошлом, Цеппелин с приездом невесты выбыл из игры, а Мартин Иган, как он выяснил, благополучно вернулся в Японию. Но Джеймсон? Впрочем, возможности Мэй были небезграничны. Моррисон отказывался помещать Джеймсона в рамки и без того переполненной компании. Старый болтун просто наслушался сплетен и решил подкинуть еще одну, но уже про себя.

— А ты, старина? — Слезящиеся глазки Джеймсона блеснули. Он подправил пальцем вставную челюсть. — Чем ты здесь занимался? Я так полагаю, виделся с мисс Перкинс?

Моррисон, и без того на нервах, почувствовал, как ощетинились волосы на загривке. Этот болван приехал охотиться за прекрасной Мэй, в этом нет никаких сомнений. Он глубже засунул руки в карманы.

— Может, и видел ее мельком. В конце концов, Тяньцзинь, с его миллионным населением, — город маленький. А… вот и наш поезд. Вынужден распрощаться. Всего хорошего, сэр.

Пароход «Hsin Yu», ведомый краснолицым богатырем капитаном Ричардсом, отчалил вовремя. Моррисон, стоя с Куаном на палубе, смотрел, как тает вдали берег. Грохот турбин и вибрация корабля усиливали головную боль и ощущение тяжести в глазах; он прятал их от скудного молочного света восходящего солнца за стеклами темных очков.

Когда прошел первый приступ морской болезни, Моррисон смог наслаждаться выходом в открытое море. Глубоко вдыхая соленый воздух, он с удовольствием подставлял целебным брызгам лицо и руки. В последние дни Тяньцзинь начал вселять в него клаустрофобию. Его мир сузился до размеров гостиничного номера или, точнее, постели, и, вырвавшись из этого плена, он остро ощутил перенаселенность города.

Рядом с Мэй Моррисон чувствовал себя желанным и в то же время каким-то ничтожным; и хотя все в его внешности указывало на сильное мужское начало, он вынужден был признать, что все больше напоминает себе евнуха при ее дворе. При всем отвращении к этому образу, он вновь и вновь обращался к нему. Напоследок он все-таки попытался выяснить с Мэй отношения, причем в довольно патетической форме, заявив, что, если он для нее не более чем лицо в толпе, тогда и не станет путаться под ногами. Она отчаянно отметала его упреки. Когда же он потребовал ответа на вопрос, что же ее в нем привлекает, она ответила не задумываясь: «Твой рациональный ум и вспыльчивость. Щетина цвета имбиря. Россыпь веснушек на костяшках пальцев».