Железо, ржавое железо - Энтони Берджесс

– Полиции хоть поблизости не было? – горько застонал Вудрафф.

– Нет, сэр. Гражданская оборона в это время разгоняла своими стальными плетками нищих ребятишек, которые просят милостыню. Не хотят, видите ли, чтобы те демонстрировали перед иностранцами нищету Испании. Нет, сэр, полиции не было. После этого я сразу побежал к пограничному пункту, Уитком – за мной, только он все пыхтел и жаловался, потому что не поспевал. Границу мы пересекли без всяких проблем.

– И сразу пошли к себе и никому ни о чем не рассказывали?

– Не совсем так, сэр. Я еще заглянул в наш буфет, выпил пару кружек пива с одним моряком и, конечно, не выдержал, рассказал ему о том, что сделал. Он мне тоже сначала не поверил. Но я показал ему нож со следами засохшей крови, и тогда он поддержал меня, сказав, что долг британского солдата – убить врага, в каком бы обличье он ни попался на пути. Нож по-прежнему у меня. Если хотите, сэр, можете на него взглянуть.

Капитан, морщась, как от боли, встал из-за стола и подошел к собачьей корзине. Он взял собачку на руки и обнял ее так, будто это было единственное разумное существо на свете. А затем, видимо, от волнения грассируя на французский манер, произнес:

– Убийство. Это же смегтоубийство, чегт подеги!

– Да, убийство. Но в контексте тотальной войны.

– Вы что-то сказали про его документы…

– Ах, ну конечно. – Редж вынул бумаги из кармана. – Ничего особенного, сэр. Несколько вырезок с полунагими красотками из немецкого журнала, чтобы скрасить одиночество. Письмо от девушки, видимо от невесты. Зовут Труди. Пишет, что скучает, и он, наверно, тоже скучает, а бомбы все падают и падают… Адресовано Вольфгангу Траутвайну. Она его нежно именует Воферль. Так члены семьи и близкие друзья звали Моцарта, сэр, которого тоже звали Вольфганг. Как видите, на конверте адрес немецкого консульства в Севилье. Бедный Воферль, похоже, служил дипломатом. Не знаю, можно ли считать его сугубо гражданским лицом. Звание не обозначено, просто «доктор». У них всякий, кто закончил университет, доктор. Как доктор Геббельс. Будь я немцем, я бы тоже назывался доктор. А вот вы – нет, сэр.

Капитан Вудрафф снова уселся за стол и водрузил на него собачку.

– Отдайте мне эти бумаги, – сказал он, развалившись в кресле.

– Вы же не читаете по-немецки, сэр.

– Это мне и без вас известно, и я не повторяю приказ дважды.

«Тут уж позвольте вам не поверить», – отметил про себя Редж.

– И нож давайте сюда. Вы сказали, что купили его у испанца. Вы его купили специально, чтобы убить этого Траутвайна?

– О нет, сэр. Я его купил много раньше, в какой-то таверне, когда ел яичницу с жареной картошкой. На оливковом масле, сэр. Видно, судьба.

– О чем вы говорили с этим, как бишь его, Траутвайном, что за дурацкая фамилия?

– Совсем не дурацкая. Если перевести, даже аппетитная фамилия. Из двух частей: форель и вино. Вы когда-нибудь пробовали форель в вине, сэр?

– Ваше легкомыслие, сержант Джонс, просто поразительно.

– Так точно, сэр. Я полон гордости за совершенный поступок. Наш славный главнокомандующий меня бы, наверно, похвалил.

– О, господи, – скрипнул зубами Вудрафф. – Отвечайте на мой вопрос.

– Разрешите присесть, сэр? Я понимаю, это не положено, но я, знаете ли, устал. Думаете, убивать легко?

– Отставить! Это вам не пустая болтовня в казарме. Я ваш командир, вы – подчиненный, мы обсуждаем серьезное дело, так что шуточки и панибратство – долой. О чем вы с ним говорили?

– Да, в общем, ни о чем. Кстати, по-испански он говорил лучше, чем по-английски. Он говорил, что война слишком затянулась, сокрушался, что две родственные нации оказались врагами. Еще говорил, что Гитлер во многом, если не во всем, прав, что теперь, когда большевики угрожают Европе, долг немцев и британцев – сообща драться с русскими. Он говорил: лучшее, что пришло в голову Гитлеру, – это идея окончательного уничтожения евреев. Я ему сказал, что у меня жена еврейка. Он поморщился и заметил, что в постели она, наверно, не хуже других баб. А по-английски добавил: «Трахать их, а потом глотки резать». Ну а я решил перерезать глотку ему. Только вместо этого, как я уже вам докладывал, я его в спину пырнул. В темном проулке. За баром «Бараха».

– В вашем личном деле ничего не говорится о еврейском происхождении вашей жены.

– По-моему, это никого, кроме меня, не касается, сэр. Мы – в британской, а не в германской армии.

– Никого не касается? Вы убили этого человека по сугубо личным мотивам, и это – единственный довод, который может использовать защита.

– Защита? Вы сказали: защита?! Как будто мне грозит судебное разбирательство за выполнение прямого солдатского долга. Я убил немца, вот и все. Я доложил об этом, как положено. Мне остается только отдать вам честь, повернуться на сто восемьдесят градусов и уйти. Сэр, – Редж отдал честь, но с места не двинулся.

Зазвонил телефон. Потревоженная собачка спрыгнула со стола и снова растянулась в своей корзинке. Капитан Вудрафф поднял трубку:

– Да. – Он долго молчал, внимательно слушая сообщение. – Так точно. В десять часов. Отлично. – Положив трубку, он злобно произнес: – Звонили от губернатора.

– От губернатора, сэр? По поводу нашего дела? Быстро, однако.

– Звонил адъютант губернатора. Он не сказал, по какому поводу меня вызывают, но нам обоим хорошо известно, в чем дело. Приведите себя в порядок. И выньте эту чертову ручку из нагрудного кармана. Если вы считаете, что выполняли солдатский долг, так потрудитесь хотя бы выглядеть как настоящий солдат.

Капитан Вудрафф накрошил собачке сухарей, добавил в блюдце молока и велел ей в его отсутствие вести себя прилично. Затем вместе с сержантом отправился в резиденцию губернатора, которая находилась неподалеку. Стояла нестерпимая жара. Казалось, еще немного, и «Скала»[42]расплавится и растворится в море. Сидя в приемной рядом с сержантом, капитан Вудрафф утирал с лица пот. Приемную украшали портреты Рука и Хитфилда и скверно написанное панорамное полотно, где был изображен захват англичанами Гибралтара в 1704 году. Редж курил одну сигарету за другой. Наконец без четверти одиннадцать вышел адъютант губернатора, круглолицый капитан с пышными усами, и объявил, что его превосходительство готов принять капитана Вудраффа. Он добавил, что не понимает, зачем здесь сержант, но, возможно, у капитана Вудраффа на этот счет свои соображения.

– Да уж, соображения… – угрюмо бурчал Вудрафф, следуя за адъютантом.

Войдя в кабинет Мейсон-Макфарлейна, вице-губернатора Гибралтара, капитан Вудрафф отдал честь и получил приглашение сесть. В огромном кабинете начальника маленькой колонии царили прохлада и полумрак: жалюзи по случаю жары были опущены. По стенам, как в музее, расположились реликвии, оставшиеся от прежних хозяев кабинета: бронзовая статуэтка сарацина, возможно, самого Тарика ибн Зиада, план англиканского собора в мавританском стиле, мраморные статуэтки с лежащими львами, колокола погибших фрегатов, чучела представителей местной фауны – куропаток, дятла и голубей. В горшках росли крупные кактусы. Стулья XVIII века смотрелись неплохо, но сидеть на них было неудобно.