Серебряный мир. Книга о фотоискусстве - Евгений Владимирович Сапожинский

преподававший в ПИЖВЯ. Барченко не упустил возможности познакомиться с этим ученым и, может быть, даже взял у него несколько уроков монгольского. Во всяком случае, известно, что он переписал от руки составленный Владимирцовым словарик разговорного монгольского языка.

Весной 1924 г. Барченко встретил еще одного учителя. Это был крестьянин из г. Юрьевца Костромской губернии Михаил Круглов. Вместе с несколькими членами одной из сект «искателей Беловодья» Круглов пришел пешком в Москву, где и познакомился с Барченко, по-видимому, совершенно случайно — в одной из ночлежек. (Александр Васильевич, приезжая в столицу, обыкновенно останавливался не в гостиницах, а в ночлежных домах, поскольку там можно было встретить немало интересных людей.) В письме бурятскому ученому Гомбожабу Цыбикову Барченко рассказывал об этой встрече:

«Эти люди значительно старше меня по возрасту и, насколько я могу оценить, более меня компетентны в самой универсальной науке и в оценке современного международного положения. Выйдя из костромских лесов в одежде простых юродивых (нищих), якобы безвредных помешанных, они проникли в Москву и отыскали меня, служившего тогда (в 1923–1924 гг.) в качестве научного сотрудника Главнауки.

Посланный от этих людей под видом сумасшедшего произносил на площадях проповеди, которых никто не понимал, и привлекал внимание людей странным костюмом и идеограммами, которые он с собой носил»[222].

Рис. 6. Бехтерев

Михаила Круглова, как рассказывает далее Барченко, несколько раз арестовывали — «сажали в ГПУ, в сумасшедшие дома». Однако, убедившись, что его «безумие» вполне безвредно, отпускали на свободу. В этом же письме Цыбикову Барченко часто использует две из кругловских идеограмм. В одной из них легко угадывается написанное искаженным тибетским курсивом слово «дуйнхор», за которым следует мистический треугольник с точкой посредине. Другая идеограмма соответствует по смыслу и по числу слогов слову «Шамбала». (Загадочные деревянные таблички с идеограммами, которые носил при себе Круглов, разумеется, не могли не заинтересовать бывшего военного кодировщика С.П. Шандаровского.)

Круглов затем несколько раз приезжал к Барченко и Кондиайнам в Ленинград. Вот как вспоминала об этом Э. М. Кондиайн:

«Явился к нам как-то пешком из Костромской обл. мужик, Круглов Михаил Трофимыч. Неизвестно, как он прослышал про Ал. Вас-а. Принес он целую кучу совершенно необычных изделий из дерева, обклеенных цветной бумагой, разными геом[етрическими] фигурами, знаками и надписями. Там была шестигранная корона, которую Михаил Трофимович надевал, в руку брал скипетр и всякие другие атрибуты, был у него и небольшой гробик.

Говорил он скороговоркой стихами, которые тут же слагал. Он жил у нас раза два недели по две и был совершенно нормальный. Бывал он в Москве в психиатрической б[ольни]це. Своим бормотанием и дерзкими выходками перед врачами и аудиторией студентов, где его демонстрировали как умалишенного, он очень ловко имитировал больного. А был он самый нормальный человек, только что говорил часто стихами. Один древний старик в Костроме научил его изготовлять эти свои изделия, а быть может, он их у него похитил. Вид у вещей был старый. И велел-де ему старец носить эти вещи и показывать людям и всегда ходить пешком.

В психиатрическую б[ольни]цу он приходил как на постоялый двор. Его там всегда охотно принимали.

Его стихи я, к сожалению, забыла.

В памяти сохранились лишь две забавные строчки: „Реет знамя трудовое над советскою страною“ и „Все мы тут померим и все мы тут поверим“»[223].

Учителем Круглова Э.М. Кондиайн называет известного костромского старца Никитина. О его смерти в 1925 г., между прочим, сообщил Н.К. Рерих в книге «Сердце Азии»:

«Совсем недавно в Костроме умер старый монах, который, как оказывается, давно ходил в Индию, на Гималаи. Среди его имущества была найдена рукопись со многими указаниями об учении махатм. Это показывало, что монах был знаком с этими, обычно охраняемыми в тайне, вопросами»[224].

(О. Шишкин считает, что о старце Никитине Рерих узнал от Барченко, с которым встречался во время своего мимолетного визита в Москву летом 1926 г.[225].

Неожиданная встреча с Кругловым, показавшая, что традиция универсального эзотерического знания живет и на русской почве, в среде староверческих сект «искателей Беловодья», дала новый импульс поискам Барченко. Так, мы знаем, что он совершил путешествие в Кострому, — вероятно, уже после того как ушел из Главнауки, — чтобы разыскать старца Никитина. Там ему действительно удалось встретиться с престарелым учителем Круглова, который, как выяснилось, принадлежал к секте голбешников (от «голба» — подполье), родственной секте бегунов или странников. Старец, вероятно, рассказал Барченко немало интересного о своих хождениях в Тибет и Индию, о самобытной вере голбешников и о загадочных символах-идеограммах, свидетельствовавших о знакомстве этих русских сектантов с тантрическим буддизмом.

Вернувшись из Лапландии, Барченко решил объединить своих учеников и единомышленников в некое сообщество или братство, которому он дал название — Единое трудовое братство (далее ЕТБ). Моделью для такого братства послужило Единое трудовое содружество Гурджиева, о котором Барченко услышал впервые от одного из его бывших членов С.П. Шандаровского. Цель ЕТБ состояла в «изучении философии, истории мистики и нравственном усовершенствовании».

«Проповедь непротивления, христианского смирения, помощь человеку в нужде, не входя в обсуждение причин нужды, овладение одним из ремесел, работа в направлении морального саморазвития и воспитание созерцательного метода мышления — в этом я видел ближайшие функции ЕТБ, ориентирующегося на мистический центр Шамбалу и призванного вооружить опытом „древней науки“ современное общество», — впоследствии «признается» следователю Барченко[226].

По его искреннему убеждению, овладеть высочайшими достижениями «Древней науки» может лишь человек высоконравственный, постоянно занимающийся самосовершенствованием, «гармонизацией» своей жизни и быта.

Один из наиболее авторитетных питерских оккультистов, генеральный секретарь автономного русского масонства Б.В. Астромов в своих показаниях весной 1926 г. упомянул «кружок доктора Барченко» среди известных ему «оккультных организаций» в Петрограде, чем косвенно подтвердил факт его существования. (Сын А.А. Кондиайна, О.А. Кондиайн, однако, не помнит, чтобы его мать, Элеонора Максимилиановна, когда-либо упоминала о «братстве» Барченко. В то же время известный петербургский исследователь масонства В.С. Брачев не сомневается в том, что ЕТБ действительно существовало, и считает его несомненной «масонской структурой»[227].) О руководителе кружка (т. е. Барченко) Астромов сообщил, что «в свое время он бывал в обществе „Сфинкс“ и пытался с ним соединиться, но безуспешно». Назвал имена ближайших сподвижников Барченко — П.С. Шандаровского и А.А. Кондиайна. При этом отметил, что «среди оккультистов Барченко не пользуется хорошей репутацией» — в качестве примера сослался на распространение им среди учеников рукописи, выдаваемой за свою, хотя она в действительности «есть не что иное, как плохой перевод с французского