Золото короля - Артуро Перес-Реверте

— Сильное сопротивление ожидается? — осведомился Хуан Каюк, в раздумье покусывая кончик бакенбарда.

— Не знаю. Да уж стол нам не накроют.

— И сколько же их, еретиков этих?

— Это не еретики, а фламандцы-католики, что, впрочем, дела не меняет. Человек двадцать-тридцать, хоть некоторые сразу же попрыгают за борт… И вот еще что: пока жив хоть один человек из команды, — ни слова по-испански! — Алатристе взглянул на Сарамаго-Португальца, который внимательно слушал его со своим обычным благопристойно-серьезным выражением на породистом худом лице; из кармана колета, как всегда, выглядывала книга. — Хорошо бы вам, сударь, выкрикнуть что-нибудь на своем языке, да и тем, кто знает сколько-нибудь по-английски или фламандски — тоже… — Легкая улыбка мелькнула под усами. — Мы ведь с вами — пираты.

Последняя реплика разрядила обстановку. Послышались смешки, все начали переглядываться, откровенно позабавленные, ибо даже и для сего почтенного общества сравнение с пиратами было чересчур лестно.

— А что с теми, которые не бросятся в воду? — осведомился Маскаруа.

— Никто не должен живым добраться до отмели… Чем больше мы их напугаем, тем меньше придется убивать.

— Ну а раненые или те, кто поднимет руки?

— Нынче ночью пленных не будет.

Кто-то присвистнул сквозь зубы, кто-то хлопнул соседа по плечу, кто-то негромко хохотнул.

— А с нашими ранеными что? — спросил Хинесильо-Красавчик.

— Заберем с собой на берег — там им окажут помощь. И расплата — там же.

— А вот насчет убитых… — Галеон улыбался во все свое изборожденное рубцами лицо. — Нам заплатят, так сказать, аккордно или же долю убитых разделят на всех?

— Там видно будет.

Галеон оглядел товарищей и заулыбался еще шире:

— Да хорошо бы не «там», а здесь. Алатристе, выждав несколько мгновений, снял шляпу и, проведя ладонью по волосам, снова надел ее. Взгляд, устремленный на Галеона, был более чем красноречив:

— Для… кого… хорошо?..

Он произнес эти слова врастяжку и сильно понизив голос, с почтительной интонацией, искренность которой не ввела бы в заблуждение даже грудного младенца, а уж тем более — многоопытного Галеона. Тот все понял, опустил глаза и ничего не ответил. Ольямедилья приблизился к Алатристе и что-то прошептал ему на ухо. Капитан кивнул.

— Да, этот сеньор сейчас напомнил мне кое-что очень важное. Ни при каких обстоятельствах, никто, — тут он обвел всех заиндевелым своим взглядом, — ни один человек не имеет права спускаться в трюм этого корабля или взять себе в качестве трофея хоть нитку.

Сангонера, заинтересовавшись, вскинул руку:

— А если в трюм удерет кто-нибудь из экипажа?

— В этом случае я скажу, кому идти за ним.

Галеон задумчиво пригладил сальные космы, лежавшие на вороте колета, и высказал то, что было на уме у всех:

— А что ж такое лежит в этой дарохранительнице, на что и глянуть нельзя?

— Что надо, то и лежит. Вас не касается. Да и меня тоже. Надеюсь, однако, что повторять мне не придется. Нельзя — значит, нельзя.

— Под страхом смерти? — с грубым смехом осведомился Галеон.

Алатристе взглянул на него пристально:

— Вот именно.

— Знаете, сударь, это, пожалуй, перебор, — заговорил тот, с задорным видом попеременно выставляя вперед то одну ногу, то другую: — Хотел бы вам напомнить, черт возьми, что пугать нас не надо: мы тут все пуганые. И такие угрозы сносить не намерены. Побожусь, что…

— Плевать мне на ваши намерения, — оборвал его капитан. — Я предупредил. Назад хода нет.

— А если нам это не нравится?

— «Мы… нам… нас…»? Сколько вас? Раз. Вот и говорите за себя одного. — Капитан медленно провел двумя пальцами по усам и показал в сторону сосняка. — И с вами лично я готов обсудить все с глазу на глаз вон в том лесочке.

Галеон молча обратился за поддержкой к своим товарищам. Кое-кто — впрочем, далеко не все — поглядывал на него одобрительно. Бартоло Типун, с грозным видом насупив устрашающие брови, поднялся и подошел к Алатристе, готовый стать на его защиту Да и я потянулся за своим кинжалом. Большая часть, однако, отводила глаза, криво ухмылялась п ри виде того, как капитан поигрывает пальцами по эфесу своей шпаги. Всякий был бы не прочь полюбоваться Алатристе в роли учителя фехтования: те, кто уже был наслышан о жизненном его пути, успели поведать это остальным, а Галеон со своим низкопробным высокомерием и бахвальством, совершенно неуместным в среде этих людей, битых, мытых и тертых, симпатий себе не снискал.

— Успеется еще… — процедил он, стараясь не терять лица.

Кое-кто из присутствующих скорчил разочарованную гримасу, кое-кто пихнул соседа локтем в бок, сожалея, что нынче задушевных разговоров в лесочке не будет.

— Как только захотите, — мягко отвечал Алатристе, — я к вашим услугам.

Больше никто ничего обсуждать не пожелал, предложенная банкометом ставка всем показалась чересчур высока. Воцарилось спокойствие, Типун вернул брови в первоначальное состояние, и каждый занялся своим делом. Я заметил, что лишь тогда Себастьян Копонс выпустил из пальцев рукоять пистолета.

Под звон мошкары, норовившей облепить наши щеки и лбы, мы осторожно высунули головы из-за гребня высокой дюны. Послеполуденное солнце ярко освещало раскинувшуюся перед нами бухту Санлукара.

Между портом Бонанса и мысом Чипиона, милях в пяти от того места, где Гвадалквивир впадает в море, частым лесом высились мачты каравелл, галеонов, шхун и прочих кораблей — крупных и мелких, океанских и малого каботажа, стоявших на якоре или сновавших взад-вперед по всей акватории, уходившей к востоку, в сторону Роты и гавани Кадиса. Одни ожидали прилива, чтобы подняться к Севилье, другие перегружали содержимое своих трюмов на баркасы и лодки, третьи, после того, как королевские таможенники поднимутся на борт и освидетельствуют карго, должны были взять курс на Кадис. На левом, дальнем от нас берегу раскинулся цветущий Санлукар: новые дома его спускались едва ли не к самой воде, а на высоком холме виднелись обнесенные стеной старинный замок, герцогский дворец, кафедральный собор и здание таможни, которая в такие дни, как сегодня, казалась, наверное, своим служащим райским садом. Позлащенный щедрым солнцем город у кромки воды, сплошь заполненной рыбачьими лодками, вытащенными на прибрежный песок, кишел людьми, а между стоящими на рейде кораблями и причалами постоянно курсировали суденышки под парусами.

— Вон «Вирхен де Регла», — промолвил Ольямедилья.

Он произнес эти слова, понизив голос, как будто его могли услышать на другом берегу реки, и мокрым платком отер пот со лба. Счетовод был еще бледней, чем всегда: он явно не привык много ходить, а тем более карабкаться по дюнам и продираться через кусты — от жары и нагрузки ему было не по себе. Выпачканный в чернилах палец указывал на крупный галеон, который носом к южному ветру, ерошившему поверхность воды, стоял на якоре между Бонансой и Санлукаром на безопасном расстоянии от песчаной косы, обнаруживавшейся благодаря отливу.