Белая ночь - Дмитрий Вересов

Где-то среди них всех он видел и бледную маму, выискивающую его пронзительным беспокойным взглядом.

«И зачем она так переживает? — подумал Женька. — Это же не конец света…» А может быть, вдруг испугался он, она хватилась кольца?

И ему захотелось скорее уйти и с мамой пока не встречаться.

Официальная часть закончилась, и все плавно перетекали в спортзал. Невский вышел и потерянно огляделся. Хорошо, что Альбина была в таком особенном платье. Среди светлой стайки расфуфыренных девчонок он находил ее сразу. Только ему-то нужно было, чтобы она, наконец, осталась одна. Несколько раз с ним кто-то заговаривал.

Подошел Кирюха Марков.

— В зал пошли. Мы музыку принесли. Ту, что я тебе говорил. Помнишь?

— Ага, помню. — Женька кивал, но в глаза Маркову не смотрел, все оглядывался, как будто уезжал на поезде и все ждал кого-то, кто должен был его проводить.

В зале громыхнули колонки.

Кто-то из девчонок схватил его за рукав. Алексеева и Смирнова наперебой затараторили с каким-то деланным восторгом:

— Как тебе. Невский, костюмчик идет! Ты прямо, как настоящий. Пойдем с нами танцевать.

Он так и не научился их различать. И даже не удосужился им ответить. Единственное, что его беспокоило — это то, что он потерял из виду свой сиреневый ориентир.

Родители толпились на лестнице. Собирались уже уходить и оставить детишек праздновать самостоятельно. Но все никак не могли разойтись, вспоминали какие-то истории из общей их классной жизни. Он слышал обрывки их речей. «А мой-то…», «А ваша-то…».

Он склонился над перилами и увидел, как мама спускается по лестнице. Он хотел догнать ее и хотя бы сказать: «Пока». Удивился слегка, что она уже уходит. Но передумал бежать за ней.

Решил, что если она его не заметит, то будет гораздо лучше. И в который уже раз нащупал в кармане обжигающее ему пальцы кольцо.

Он ходил и искал Альбину. К нему поворачивались совсем не те лица. А на первом этаже он вдруг, как в плохом кино, лицом к лицу столкнулся с Альбиниными родителями.

— А, Женя Невский, — неожиданно приветливо протянул ему руку Марлен Андреевич. Альбинина мама сдержанно улыбнулась. — Поздравляю с окончанием! Ну, что? Поступать-то в медицинский будешь?

— Нет, — смутился Женька. Он совершенно не ожидал такого к себе отношения после того, как уволился. — В этом году точно не буду. Мне в армию осенью…

— Ну, удачи!

Встреча эта Женьку окрылила. Значит, не все так плохо, как он предполагал. И не так уж Альбинин отец на него сердится. И чего тогда она говорила, что ей за него перед отцом стыдно. Теперь он помчался ее искать с непонятно откуда взявшейся уверенностью, что все у него получится. Он взлетел на третий этаж. В потемках коридора две тени, разлепив объятия, шарахнулись от него в разные стороны. Он подошел к дверям класса и услышал обрывок фразы: «Спорим на бутылку коньяка, что поедет?»

— А что спорить-то? Это уже и так понятно.

Спорить надо было, когда бабка надвое гадала.

А уж в таком-то споре точно — один подлец, другой глупец.

— Ну, как хочешь. Так уже даже и неинтересно…

Женька подумал и заходить не стал. Пошел на ухающие звуки музыки. Кто-то надрывно пел по-английски. Только слов разобрать он никак не мог. И тут он увидел ее. Она вынырнула из коридора вместе с Губко. Он позвал:

— Альбина, можно тебя на минутку?

Она чуть досадливо поморщилась, но задержалась. Подходить не стала. Он быстро приблизился к ней сам.

— Альбина, мне нужно поговорить с тобой.

— Ну, поговорим, конечно. — Она согласилась, как с само собой разумеющейся вещью.

И явно собралась уже идти. — Потом только, хорошо?..

— Когда потом? — настойчиво спросил он ей вслед.

— Ну что, времени, что ли, не найдется? крикнула она, уже стуча каблучками по лестнице. — Пошли! Чего ты там стоишь?

И он не веря себе от счастья, что она зовет его с собой, помчался следом. Но в толпе танцующих в зале он опять ее потерял. И захотел треснуть кулаком об стену, так ему мешало это всеобщее ликование. Начался медленный танец под чудесную музыку «Yesterday». Он огляделся и увидел, как сиреневое платье обнимают за талию чьи-то руки в светлом пиджаке. Он не смог на это спокойно смотреть. Он терял остатки самообладания.

Вышел из зала. Опять куда-то побрел. И тут в него вцепилась неприятная ему с детства Николаева, единственная девчонка, с которой он в своей жизни подрался. Так навсегда и остался у него неприятный осадок, а все потому, что била-то, в основном, она. Учебником по лицу. А то, чем он ей отвечал, похоже, так до цели и не доходило.

Но сейчас она тянула его за собой. Улыбалась загадочно и многообещающе. И говорила:

— Пойдем.

Не мог же он ей сопротивляться, как в детстве. И она притащила его обратно в зал, и сказала:

— Потанцуй со мной.

— Я не умею, — попробовал отбояриться он.

Но характер у Николаевой остался тем же, что в детстве. Спасибо, что по голове не била. Отпускать добычу она не желала.,.

И он покорился. Перетерпел ее руки у себя на плечах, хотя этот жест после увольнения из больницы казался ему самым отвратительным на свете. Руки его от безысходности легли на ее талию.

И ему казалось, что он переминается с ноги на ногу вокруг круглой и гладкой осины. Он танцевал с ней, с абсолютно не нужной не только ему, но и вообще, как ему казалось, никому, и смотрел на ту, рядом с которой было на самом деле его место. Смотрел и не понимал. Как-то уж очень интимно соединила Альбина руки на шее вконец обнаглевшего Акентьева.

Когда же, наконец, ему удалось освободиться, он решительно ушел наверх. В классе его встретили неожиданно радостно:

— О! Проспектус! Привет тебе, старикашка! Марков, Перельман и еще двое из параллельного класса сидели на столе и пили шампанское.

— Иди к нам! Давай! С нами!

Они быстренько налили ему шампанского и плеснули туда водочки. Он опять обрадовался тому, что удачно зашел. А через какое-то время его вообще перестало что-либо беспокоить. Подозрительно пошатывался мир вокруг. Отвратительно сладкими казались эклеры. А подошедшая к ним Ирка Губко стала показывать какие-то несусветные фокусы, заглатывая уже целиком. Он смотрел на это чудо, и его поташнивало. А потом они приоткрыли окошко и стали бросаться этими кошмарными приторными эклерами. И бросали они их почему-то вверх. Так им казалось, что эклеры улетают куда-то и на голову никому не падают.

Он плохо помнил, что было с ним дальше.

На него напала вдруг охота говорить. И он крутил пуговицу на коричневом пиджаке Кирюхи и спрашивал его, с трудом выговаривая слова: