Тихий Дон Кихот - Дмитрий Вересов

– Какой эпизод в «Двенадцатой ночи» является, по-вашему, кульминацией? – спросил он, сверкнув очками.

Спасло Аню отчаяние загнанной в угол жертвы. Она заявила Белостаеву, что никаких кульминаций в комедийных сюжетах нет вообще. Вот в «Гамлете» кульминационной является сцена с «мышеловкой». Ее попросили пояснить свою мысль. Потом они поспорили с доцентом об Офелии и ее любви к датскому принцу. Аня поняла, что зачет почти у нее в кармане, тем более, что вторым вопросом билета был «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Рыцарь Печального Образа был ей почти родственником…

Сейчас Аня переживала кульминацию. Она ясно чувствовала, что развитие неясного ей сюжета достигло вершины. Но самого сюжета она не знала, как не знала когда-то комедий Шекспира. Неужели так происходит всегда с главными героинями? Они не понимают замысла, не могут просчитать следующий ход судьбы? Они стоят на перекрестке сюжетных линий, но стоят неосознанно, не выбирают дорогу, как странствующий рыцарь, а ждут чего-то, надеются на кого-то, в судьбу верят, в того же рыцаря на коне с копьем и шелковой лентой на предплечье, смотрят по сторонам в бабьем «отупении», как писал Некрасов про русскую женщину.

Аня подумала, что хорошо быть в пьесе Фортинбрасом, который трубил где-то за кулисами, а пришел под занавес на все готовое пожинать плоды, вступать в права наследования. Как удобно было ему быть благородным и порядочным над трупами главных действующих лиц…

Но когда же вернется с работы Корнилов? Ане хотелось в этой неопределенной ситуации что-либо предпринять, решать какие-то вопросы, действовать. Уж лучше догонять, чем ждать чего-то самой. Самое нужное сейчас действие – помочь Светлане Перейкиной и ее маленькому сыну Ване.

– Я уже еду домой, – ответил Корнилов по мобильнику.

Аня взяла резиновый мячик, размером с теннисный, крикнула Сажика и вышла на улицу. Это тоже был вариант активного действия.

В Аниной рощице пели невидимые в молодой листве птицы, а по дубу деловито стучал дятел. Его ритмичное движение она заметила и, близоруко щурясь, рассмотрела красное пятнышко, пульсировавшее на фоне зеленого и голубого. Неожиданно в голову пришла совершенно мальчишеская, детская идея – взобраться на дуб и посмотреть с высоты на свой дом, баню, участок, соседей, озера, железнодорожную станцию «Озерки». Аня даже наметила себе путь, сначала трудный до большой развилки, потом полегче по крепким сучкам на самый верх. Но Сажик не мог долго выдержать хозяйкину задумчивость с мячиком в руке.

Поначалу Сажик догонял мячик, уносил его в сторонку, садился и ждал, когда же тот опять полетит, как птица, и запрыгает, как лягушка. Уносить его от Ани было весело, но бежать за ним вслед было еще веселее. Раза с пятого он, кажется, стал догадываться, что движение этого летучего и прыгучего как-то связано с хозяйкой, а без ее крика и маха рукой он едва живой.

– Какой ты умный, – похвалила его Аня, когда Сажик принес ей мячик, – если бы я была собакой, никогда бы не догадалась.

Метание было для нее таким же нелюбимым предметом физического воспитания, как и лыжи. Мячик падал недалеко, и Сажику хватало для погони четырех приличных скачков. Аня вспомнила злые поучения физрука де Сада, развернула корпус, толкнулась ногой, послала руку вслед за плечом… Мячик почему-то полетел не параллельно, а через забор, хотя и выше, и дальше, чем до этого.

Сажик попрыгал около забора и растерянно посмотрел на хозяйку.

– Пойдем искать? – спросила Аня и пошла за поводком.

Мячик Сажик нашел быстро, тот закатился в канаву между Аниным кирпичным забором и штакетником старухи Рублевой. Когда Сажик натянул поводок и бросился к своей игрушке, в зарослях кустарника прямо по курсу раздался треск, и Аня увидела спину какого-то парня в спортивном костюме. Сажик, забыв о мячике, бросился в погоню, и Ане потребовались значительные усилия, чтобы удержать собачьего тинейджера.

Когда они вернулись домой, синий «Фольксваген-гольф» уже заезжал в гараж.

– Я, кажется, уже видела этого парня около нашего дома. По крайней мере, спортивный костюм красно-синий видела точно.

Аня рассказала мужу о происшествии, но он отнесся к этому довольно спокойно, обещал что-то проверить, выяснить.

– Я думаю, кроме курсов по рекламно-взрывному делу, тебе надо поступить на курсы вождения, – сказал Корнилов за ужином. – В конце концов это твоя машина, подарок твоей подруги, память о ней…

Корнилов после работы ел торопливо, скорее, не ел, а утолял голод. Зная это, Аня даже из рыбы вынимала все косточки, по крайней мере, из первой. Насытившись слегка, муж словно замечал еду и вкушал теперь неторопливо, мог покопаться в рыбе сам. Серьезные разговоры у них было принято откладывать на эту спокойную, светскую часть ужина.

– А как же ты? – спросила Аня осторожно, стараясь не спугнуть радостное предчувствие.

– Я куплю себе другую машину, с мужской внешностью и характером. Сколько можно мне складываться в три… нет, в четыре погибели, влезая за руль. В детстве меня бабушка брала в женскую баню и мыла в тазике, из которого у меня коленки торчали, а я уже все понимал, и мне было очень стыдно. Сколько можно мне ездить в этом маленьком тазике?

– Тазике для бритья, – добавила Аня.

– При чем здесь бритье? – не понял Корнилов.

– Тебе давно пора ездить в шлеме Мамбрина. Ты, кажется, сказал «куплю»?

– Да, у меня хорошие новости. Если бы ты была грозной царицей из древнего мира и правила нами, дикими и кровожадными, ты бы наградила гонца за такую новость, а не казнила лютой смертью.

– Ты говори, говори, – посоветовала ему Аня, – а я посмотрю. Решил продать свою однокомнатную квартиру?

– Еще чего! – возмутился Корнилов. – Во-первых, я планирую в этой квартире создать музей нашей с тобой любви. Все, как положено, с экскурсоводом, картой с лампочками и стрелочками. Мои – синие, а твои – красные. Стрелочки сходятся на карте человеческих отношений, и тут включается видеомагнитофон с эротическим фильмом из жизни влюбленных. В экспозиции должны быть представлены вещи влюбленных. Кстати, голубенький комбинезончик мы там тоже разместим. На твоем восковом чучеле…

– А во-вторых? – перебила его Аня, которая вспомнила о Светлане Перейкиной, и ей стало стыдно за такое легковесное отношение к чужой беде.

– Во-вторых… А! Во-вторых, когда ты выгонишь меня из дома, мне будет куда уйти. Не хочу быть ментом-бомжом.

– Вот это разумно, – согласилась Аня. – А новость?

– Колюсь тебе, как Самсон Далиде…

– Далиле.

– Далиле? Странно, а я думал всегда про французскую певицу. Чем-то на Ольгу Владимировну твою была похожа. Ностальджи, ля-ля-ляля…

– А ты часом не пьян? – спросила жена, обижаясь то ли за Далиду, то ли за Олю.

– Я просто весел и здоров, а теперь и сыт. Вообще, я решил быть бодрячком, довольной рожей.