Бог, страх и свобода - Денис Драгунский

Не надо изумляться тому, что в России нацистские побеги пробиваются сквозь любой асфальт. Это непрофессионально. Оставим всхлипы и причитания публицистам второго разбора.

Наша страна ценой величайших жертв победила нацизм. Но данный всемирно-исторический сюжет не имеет никакого отношения к нашим собственным нацистам. Как если бы сказать: жизнь так прекрасна, а люди все равно умирают! Что это они, в самом деле?

Наша страна (СССР, а потом Россия) не смогла, да и в принципе не могла перепахать, переделать ту почву, на которой нацизм произрастает.

Ибо что такое нацизм? Реакция на демократию. А прежде всего — на либерализацию рынков. И мирового рынка, и особенно рынка труда в отдельно взятой стране. Ведь не случайно в Европе это случилось именно в 1930-е годы, в эпоху модернизации. Когда прежние сословно-расовые преграды рухнули окончательно.

Раньше ведь как было? Все лучшее — своим. Нашим. Работа, образование, жилье. Уважение. Давно живущие в стране меньшинства знают свои шестки. Евреи одалживают деньги под сносный процент. Арабы продают шелка и пряности. Армяне и греки тоже чем-то прилично-привычным занимаются — винами и маслинами. Китайцы стирают белье. А любой приезжий — это всегда казус. Даже интересно на живого негра посмотреть. Никто не скажет «понаехали!», потому что не понаезжали. Все идет по общепринятому, издавна заведенному порядку.

Но вот порядок резко поменялся — в ходе модернизации и глобализации. Местные и зарубежные чужаки стали теснить своих, наших, здешних. Особенно если учесть, что меньшинства всегда держатся кучей, помогают друг другу, говорят по-своему. Поэтому кажутся особо хитрыми и опасными. Это, извините, закон. Представим себе на минутку, что евреев полтораста миллионов, а среди них живут полмиллиона русских. Ясно, что малочисленные русские будут более образованными, активными, пробивными, по сравнению с количественно преобладающими евреями. В процентном отношении, разумеется. Тут же появятся мифы о хитром Иване, который обманывает простака Хаима.

Но обычный человек не способен на такие умственные упражнения. Ему обидно здесь и сейчас. У него отняли. Его тем самым унизили. Он хочет реванша, тоже здесь и сейчас. Переубедить его очень трудно.

Потому что с одной стороны — вечные и безличные законы самоорганизации общества. Почти неотличимые от законов, по которым живут звери лесные и даже травы полевые. Почва, матрица, основа. А с другой стороны — высокие принципы гуманности и права, тающие, как белая кипень на черной волне.

Человека, который ненавидит черных, евреев, либералов и америкосов, и свою ненависть выражает простым кулачным способом, ни в чем убедить невозможно. Война с Гитлером, ненависть к Западу, битье гастарбайтеров и рисование свастик на синагогах — для него это одна и та же война. Извините, отечественная. Наши против чужаков.

Насильственное убеждение таких людей (какой-нибудь «лагерь толерантности») будет, в свою очередь, негуманным и противоправным. Нужно наказывать за нарушение закона. И не давать снисхождения и потачки. Это трудно, потому что некоторые правоохранители душою с ними, со скинхедами и погромщиками. «Конечно, убивать нельзя и поджигать нельзя, — вздыхает человек при должности, — но, с другой стороны, ведь достали черные! Достали ведь!»

Победа СССР над нацизмом использовалась как психологическая заслонка. Дескать, какой фашизм в стране, которая так пострадала от фашистов и такой кровью их победила?

Но нет. Война с Гитлером закончилась победой. Война со своими нацистами еще предстоит, и никто не предскажет ее итогов. Здесь два главных фронта: политика государства в сфере занятости и позиция интеллектуальной элиты в области разумного, доброго, вечного. Пока с этих фронтов не слышно ободряющих сводок.

Написано весной 2009 года («Искусство кино», 2009, № 5)

В России есть фашисты. Ну, или нацисты. Проще говоря, гитлеровцы. Они составляют маленькую, но, увы, неотъемлемую часть нашего социально-политического пейзажа. Такой вот неприятный подарок ко Дню Победы: в конце апреля кто-то отмечает день рождения Гитлера.

Недавно читаю в газете: итальянские журналисты не поверили российским коллегам, когда те рассказывали о наших, современных нацистах: «Как? В стране, которая ценою стольких жертв победила нацизм?!» Сдается мне, что итальянские коллеги лукавят. Ибо и в Британии, и в США — странах-победительницах — есть свои нацисты, гитлеровцы и просто ультраправые. Есть они и во Франции, и в Нидерландах, и где только хотите. И в побежденной Италии, и даже в Германии, которая была размолота в кирпичную пыль по вине Гитлера, — там тоже есть свои гитлеровцы.

Почему Россия должна стать исключением?

Большая, многонаселенная, многонациональная страна, с длинной и сложной историей, страна, в которой представлены все социальные группы, все религии, все профессии, все, какие только возможно, людские судьбы. В которой есть блистательные мегаполисы и замшелые медвежьи углы. Где бедные и богатые, интеллектуалы и тупицы, гуманисты и держиморды сосуществуют в едином социальном поле. В такой поразительно многообразной стране просто должен быть представлен весь спектр политических движений. Вот он и представлен. В этом спектре присутствует нацизм, как ни прискорбно. Ни грандиозные жертвы, принесенные на алтарь победы, ни сама великая победа над силами зла не являются прививкой или противоядием. Как, повторяю, во всех других странах, как победительницах, так и побежденных.

Вот главная причина живучести нацизма: если гитлеризм был реакцией на модернизацию, на крах сословного общества, то нацизм современный — это реакция на постмодерн и глобализацию. На непривычную расовую, этническую и религиозную пестроту, которая ощущается как агрессия чужаков. На шокирующее разнообразие в политике, искусстве и повседневной жизни, которое воспринимается как слом устоев и поругание принципов. Одним словом, это реакция на невыносимую личную свободу, которая оборачивается одиночеством и растерянностью. Хочется ясных принципов. Хочется, чтобы своим было лучше, чем чужим. Хочется почувствовать крепкое плечо товарища, упереться своим бицепсом в его локоть (то есть чтоб товарищ был выше ростом, сильнее и авторитетнее). Хочется униформы, которая делает всех равными. И чтоб на ней сияли легко читаемые знаки различия. Хочется вместе, вместе, вместе — маршировать, кричать «ура!» и бить всяких выродков.

Все это в полной мере касается и России.

Хотя, конечно, у нас есть свои национальные особенности.

Самое интересное, что первые гитлеровские группы появились на рубеже 1940—1950-х годах. Советские школьники, чьи родители воевали, ребята, реально помнившие войну, играли в фашистов, собирали портреты Гитлера и его приспешников. И приходили в школу в День Победы, повязав на руки повязки со свастикой. На голую руку, под рубашкой.

Почему? У этого послевоенного казуса четыре малые, так сказать, причины. Малые — в отличие от главной и единственной, о которой сказано выше.

Итак. Первая малая причина — классическая «идентификация с агрессором». Есть такой психологический механизм. Угнетенный хочет быть похож на угнетателя, раб — на хозяина, слабый противник — на сильного. СССР первые два года войны был слабее Германии. Но, набравшись сил, распрямившись и победив, тем более хотелось быть похожим на бывшего силача. Не всем хотелось, разумеется. Отдельным неустойчивым личностям. Впрочем, и государство демонстрировало нечто подобное. Владимир Тендряков в рассказе «Охота» пишет, что после войны в Москве стали высаживать липы на улице Горького, чтоб было похоже на берлинскую Унтер-ден-Линден; ввели букву «ё», чтоб и над нашими строками бежали точки «умлаутов»; начали масштабную антисемитскую кампанию. Кстати, именно тогда возникла в русских умах мысль, с помощью которой наши нацисты отбиваются от патриотов-антифашистов. Это не Гитлер виноват — это евреи (они же американцы, они же британские банкиры) натравили его на СССР.