Тайна танцующей коровы - Валерий Роньшин

— Самолетом и я бы смогла управлять. А тут операция. Да еще на мозге. Я никогда не пробовала делать операции.

— Придется попробовать, Эмма, — твердо произнес Забабашкин. — Ситуация безвыходная. Если мы сейчас не вылечим Федякина, завтра может погибнуть весь мир. Поэтому бери скальпель и вперед!

Упоминание о возможной мировой катастрофе привело меня в чувство. В самом деле, что это я?! Надо действовать, а не молоть языком!

— Хорошо. Я согласна. С чего начинать?

— Твоя начинать с мытья рук, — сказал Хасимота Ямамота.

Я тщательно вымыла руки с мылом, а заодно ополоснула холодной водой горящее от волнения лицо. Медсестра помогла мне надеть операционный халат, шапочку, резиновые перчатки и марлевую повязку.

Решительным шагом я направилась к операционному столу, на котором лежал профессор Федякин.

— Да вы все с ума посходили!! — завопил он, выгибаясь всем телом. — Я, сумасшедший, и то понимаю, какой это идиотизм! Девчонка меня скальпелем зарежет!!

Я не обращала на его вопли никакого внимания.

— Наркоз.

— Есть наркоз, — поднесла медсестра маску с наркозом к лицу профессора. Федякин тотчас отрубился.

— Свет.

— Есть свет, — зажгла медсестра мощную лампу над операционным столом.

— Скальпель, — протянула я руку.

— Твоя пока не надо скальпель, — сказал профессор Ямамота. — Твоя сисяс делать трепанасыя черепа.

— А чем трепанацию делают?

— Э-э, как это по-русски… топор, нет… пила…

— Ножовка по черепу, — подсказала медсестра.

Меня уже невозможно было сбить. Я была тверда как гранит.

— Давайте ножовку!

— Есть ножовка, — подала мне сестра ножовку.

— А теперь твоя аккуратно пилить черепная коробка…

Операция началась!

Не стану описывать, как проходила операция. Скажу лишь, что это было зрелище не для слабонервных. Конечно, вы можете не верить, что я — обыкновенная тринадцатилетняя девочка — сделала сложнейшую операцию на мозге. Да я бы и сама не поверила, если б мне такое сказали. Но, во-первых, мне уже почти четырнадцать; а во-вторых, я делала все так, как говорил профессор Ямамота. Где надо резала, где не надо — не резала… Когда операция закончилась, я без сил опустилась на стул.

— Качать Мухину! — закричал Володька.

Забабашкин, Воробей и медсестра подхватили меня на руки и несколько раз подкинули к потолку. А Хасимота Ямамота даже прослезился от радости.

— Моя может спокойно умирать, — сказал он, хлюпая носом. — Твоя, Эмма-сан, моя заменит.

— Ну что вы, профессор, — чмокнула я старика в щеку. — Вы еще сто лет жить будете. И тысячу операций сделаете.

Ямамота прямо весь засиял после моего поцелуя.

— Эмма-сан, — торжественно произнес он, — моя приглашать твоя в Япония. И назначать главный хирург мой клиника в Токио.

— Нет уж, нет уж, — сказал Харитон. — Мы ее не отпустим. Кто тогда в России с преступностью бороться будет?!

— Вот именно! — поддержал его Володька. — Не отпустим!..

…Спустя два часа профессор Федякин открыл глаза. И первое, что я увидела, а точнее — первое, чего я не увидела — это черных колец вокруг зрачков.

Взгляд Федякина был чист и светел.

— Как вы себя чувствуете, Федор Петрович? — осторожно поинтересовался Харитон Забабашкин.

Вместо ответа профессор закрыл лицо руками. Мы все недоуменно переглянулись. Неужели он все еще болен?..

— Мне стыдно, — сказал Федякин, глядя на нас сквозь растопыренные пальцы. — Я ведь прекрасно помню все, что натворил.

— Не комплексуйте, профессор, — отняла я его руки от лица. — Вы были больны. А теперь вы здоровы.

— С каждым такое может случиться, — прибавил Воробей.

— Но случилось почему-то именно со мной, — вздохнул Федякин. — Я прошу у вас, друзья, прощения. Простите, пожалуйста. В особенности вы, Эмма, простите. Ведь я хотел вынуть из вашей головы мозг. Господи, какой я был идиот.

— Я вас прощаю, — великодушно сказала я.

Взгляд профессора Федякина упал на профессора Ямамота.

— О-о, сам Хасимота Ямамота! — с волнением воскликнул он. — Какая честь для меня, что именно вы делали операцию. Я вам чрезвычайно признателен, коллега.

— Твоя не моя благодарить, а Эмма-сан. Она делать твоя здоровый.

— Как?! — вытаращил глаза Федякин. — Это вы оперировали, Эмма?!

— Да, я, — скромно призналась я.

— Эмма… Эмма… — От нахлынувших чувств он не в силах был говорить.

— Успокойтесь, профессор. — Медсестра подала ему мензурку с успокоительным. — Вам сейчас нельзя волноваться.

Федякин залпом осушил мензурку.

— У меня просто нет слов, Эмма. Вы моя спасительница…

— Пустяки, Федор Петрович, — ответила я. — Вы нам лучше расскажите, что такое частица «ип» и с чем ее едят.

— Да, да, профессор, — спохватился Забабашкин. — Расскажите о частице «ип». Правда ли, что в ней содержится столько энергии, сколько в ста водородных и атомных бомбах, вместе взятых?!

— Какая несусветная дичь! — пожал плечами Федякин.

— Но вы же сами говорили об этом Сатане-младшему, — напомнила я.

— Чего только в голову не придет, когда у тебя мозги набекрень.

У Харитона даже голос охрип.

— Значит, частица «ип» не опасна?!

— Абсолютно, — подтвердил профессор.

— Ну а все-таки, — добивался Забабашкин, — что это такое?

Профессор наморщил свой большой лоб.

— Так сразу и не вспомню. Но даю вам стопроцентную гарантию — никаких взрывчатых веществ частица «ип» в себе не содержит.

— Фу-у… — с облегчением отдувался Харитон.

— А вы, Федор Петрович, случайно не путаете? — спросила я. — Мне об этой частице старуха Грохольская рассказывала. И говорила именно как о взрывчатом веществе.

— Это Ольга Васильевна все перепутала. Когда-то академик Дундуков исследовал одну частицу. Но называлась она не частица «ип», а частица «пи». Иван Иваныч думал, что эта частица содержит в себе заряд, равный заряду ста водородных и атомных бомб, вместе взятых. Но потом, в ходе экспериментов, выяснилось — энергии частицы «пи» едва хватает на батарейку для карманного фонарика. Ее, кстати, и начали использовать в производстве батареек. А над частицей «ип» мы работали с Дундуковым гораздо позже. Уже перед самой смертью Ивана Ивановича.