Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству - Софи Нордье

— Но этого не произошло! — удивленно воскликнула Сабина.

— А это никому, кроме Иннокентия, и не было нужно. Угрызения совести из-за разграбления величайшего во всех смыслах города возникли потом. Захватив же его, мы испытали гордость. Вместе с венецианцами наша армия насчитывала не более пятнадцати тысяч человек, осажденные же могли выставить в пять-шесть раз больше плюс неприступные укрепления города. Венецианцы не только ловкие торгаши, но и моряки отменные, и мастерства, и отваги им не занимать. Они смогли почти вплотную подвести суда к стенам города, и их дож, девяностопятилетний слепой старик, возглавил атаку. Наш рыцарь Андре Дюрбуаз с тяжелым оружием и в громоздких доспехах залез наверх мачты качающегося нефа — на высоту не менее пятнадцати туазов*! — и по шаткому перекидному мостику запрыгнул на одну из башен крепости. Приземлившись на одно колено, он сумел выдержать первые удары, которыми стали осыпать его опешившие греки. Затем Андре встал и мечом расчистил место для других атакующих. Может, мотивы предводителей и были низкими, но подобные подвиги обычных рыцарей восхищают!

Потрясенные слушатели молчали. Вивьен, не отрывая взгляда от огня в камине, живо видела в нем события, описанные господином. Высокие языки пламени — это золотые купола Святой Софии и храма Святых Апостолов, а вспыхивающие угольки — крестоносцы, поднимающиеся на оборонительные стены. Среди них взвилась самая яркая искра — это отважный герой Андре перелетел на крепостную башню. Но вот большое полено, прогорев, рухнуло и сбившееся пламя разрушило всю картину — так когда-то огонь настоящего пожара уничтожил половину Константинополя.

Стряхивая с себя сентиментальность, барон помешал кочергой прогоревшие дрова и подбросил новые. Затем долил вино в кубок жены и в свой, предложил всем по пирожку с зайчатиной и, усевшись в кресло, продолжил:

— Все, что рассказывают о богатствах Константинополя, ничто по сравнению с великолепием, открывшимся нашим взорам. Этот город вобрал в себя лучшее, что было создано человеком за сотни лет! Тысяча золотых куполов, неподражаемые мраморные дворцы, многоэтажные кирпичные здания, ухоженные сады, огромные экзотические зверинцы, широкие, выложенные гранитом площади — роскошь, от вида которой захватывало дух. Резные колонны, несущие на себе печать тысячелетий, казавшиеся живыми скульптуры, ослепляющая многоцветная мозаика и неповторимая в своем совершенстве посуда, которую веками свозили в столицу со всего мира… Но, увы, ценителей среди нас оказалось мало. Бронзовые статуи античных мастеров переплавляли в слитки, мраморные изделия разбивали на части, а из церквей на мулах вывозили все, что можно было отколоть, отбить, оторвать. Не буду притворяться эстетом, я тоже участвовал в этом варварстве, благодаря чему основательно поправил свое положение. Да и основу нынешней оружейной коллекции заложил именно тогда. А на деньги, вырученные от продажи аквитанскому аббатству святых мощей, позаимствованных в одном из константинопольских храмов, я построил этот каменный донжон. — И Арно с горькой иронией нарисовал в воздухе полукруг. — Кстати, моя дорогая супруга, многие драгоценности, подаренные вам на свадьбу, тоже привезены из разграбленного восточного дворца.

Сабина испытывала двоякое чувство: от слова «разграбленный» у нее на языке появился привкус крови. При упоминании же о восточных дворцах на нее повеяло ароматом сказочных красавиц принцесс, носивших эти украшения.

— Спасибо, дорогой Арно. — Она подошла к мужу и поцеловала его в щеку. — Вам не стоит корить себя: что было, то прошло. А рассказ замечательный. Правда, молодые люди?

Однако, не услышав в ответ ничего, кроме глухого «угу», Сабина поняла: Вивьен и Родриго еще не вернулись из далекого Константинополя.

***

— Дорогой Арно, хочу сообщить вам потрясающую новость, — сказала баронесса, найдя мужа в кузнице, и загадочно улыбнулась.

Стоял погожий день середины лета, и молодая женщина в легком развевающемся платье была под стать солнечному деньку.

— Какую же? — Барон напрягся, глядя на возбужденную жену, и на всякий случай вытер тряпкой грязные руки. Он не любил неожиданностей.

Выйдя из темного помещения на яркий свет, Арно сильно щурился. В кузне всегда царил полумрак — это нужно было для того, чтобы не пропустить даже малейших изменений в оттенках накаливаемого железа. Только по цвету металла можно определить нужную температуру нагрева, что весьма важно при ковке и особенно при закаливании стали. Стоял нестерпимый грохот, издаваемый учениками-молотобойцами, вытягивавшими железную заготовку до размеров будущего клинка, и Арно жестом предложил Сабине отойти подальше.

— У нас будет ребенок! — В изумрудных глазах улыбающейся женщины блестели слезы, похожие на росу.

Она второй месяц подряд отмечала отсутствие регул, а тошнота, которая мучила ее по утрам, лишь подтвердила ее предположение. Но прежде чем сообщить радостную новость мужу, Сабина отправилась к замковой знахарке, исполнявшей также обязанности повитухи, и та, выслушав и окинув хозяйку опытным взглядом, поздравила ее.

Арно заключил жену в крепкие объятия и уткнулся ей в затылок, пряча слезы счастья. Они жили вместе уже пятый год, но Бог все не давал им детей. И вдруг — чудо!

— Я рад, родная моя, хорошая… я так счастлив, что ничего не соображаю, — шептал ошалевший от этой новости супруг и, обхватив ладонями лицо Сабины, спросил: — Когда же ждать появления младенца?

— В конце зимы, — обомлев от такой реакции, выдохнула женщина.

Но незадолго до дня Всех Святых, когда Арно был в отъезде, Сабина решила прогуляться в окрестностях замка. Сбежав по винтовой лестнице угловой башни, Вивьен уже ожидала ее во дворе. Баронесса, закутавшись в широкий шерстяной плащ, не спеша спускалась по ступенькам и вдруг заметила у своей ноги умывающегося котенка. Боясь раздавить его, она оступилась и кубарем скатилась с лестницы. Падение продолжалось недолго, но из-за того, что лестничный проем был узким, Сабина несколько раз ударилась о стену и закричала от резкой боли, пронзившей поясницу.

Сбежавшаяся на крик челядь отнесла сеньору в спальню. На лицах служанок, суетившихся возле хозяйки, застыл испуг. Позвали повитуху. Сабину то и дело скручивало от боли, и через некоторое время теплая жидкость между ног подтвердила худшие опасения. Знахарка отчаянно пыталась остановить кровотечение, но это ни к чему не привело — ребенка спасти не удалось, и повитуха, собрав в таз последствия выкидыша, принялась выхаживать госпожу.

Барон приехал поздно вечером. Услышав ужасную новость, он вихрем взлетел на третий этаж. Отодвинув в сторону загородившую ему дверь повитуху, что-то бормотавшую о приметах и прочей чепухе, Арно тихонько вошел в тускло освещенную и жарко натопленную комнату. Из полумрака на него смотрели любимые глаза, горевшие нездоровым блеском и окаймленные чернотой. Убрав спутанные пряди волос, прилипшие к потному лицу, Сабина хотела что-то сказать мужу, но язык ее не слушался, и она лишь беззвучно расплакалась.

— Главное, что вы живы! — Арно медленно опустился на край кровати и, взяв в руки горячую ладонь жены, крепко прижал ее к своей щеке. С трудом подбирая слова, он пытался сказать главное. — Вы молоды, и у нас еще обязательно будут дети. Но вашей смерти я бы не пережил. А теперь перестаньте плакать и отдыхайте, я зайду к вам завтра утром.