Дорога долгая легка - Борис Носик

— У нас как в Греции… — сказал Зенкович. — У нас все есть. Впрочем, я не знаю, что это…

Он уснул.

Ему снилась родная Москва, прекрасный город у моря, в котором не было ни одной панельной коробочки — одни только Парфеноны, пропилеи, Пергамоны, оливковые и березовые рощи на солнечном берегу.

* * *

Честно говоря, при работе над новым вариантом сценария больше всего Зенковичу помогло напутствие его доброго друга-редактора:

— Много замечаний слушать не надо. Где захочешь — поправишь, все равно новое наговорят.

Сев за работу, Зенкович почувствовал, что ему уже все равно, что исправлять. Татарка так татарка; операция эта прошла безболезненно. Девушка так девушка; и Зенкович восстановил утраченную невинность (впоследствии, трудясь для «Бахорфильма», Зенкович проделывал эту щепетильную операцию систематически). Женатого шофера Зенкович превратил в хапугу; он восстановил и усилил шум стройки, а розового мальчика сделал еще более розовым и симпатичным. Суровая мужская дружба должна была сохраниться, но Зенкович вплел в нее свои кишлачные впечатления. С элементом детектива, конечно, пришлось расстаться, но зато Зенкович усилил элемент мелодрамы. Он рассказал, как гибнет отец девушки в заснеженных лесах Белоруссии, так непохожих на теплые долины Бахора, добавил сцену щемяще грустную и пронзительно нежную. Кроме того, он ввел в сценарий заключительный мажорный аккорд — свадьбу розоватого розовского шофера с чистой невинной девушкой из чайханы. Это дало ему возможность усилить национальный колорит сценария (подробное описание свадьбы Зенкович почерпнул из отчета этнографической экспедиции, посетившей Бахористан в послевоенные годы).

Сценарий удался. Зенковичу трудно было сказать, хорош ли он, но ясно было, что он сложился, хотя, честно сказать, он не доставлял уже Зенковичу такой радости, как по окончании первого варианта. Это было не его детище. Это был дом, сложенный по чужому заказу из чужих кирпичей и панелей. Это был костюм, сшитый по заказу десяти клиентов разной комплекции и разных вкусов, и притом сшитый из лоскутков. Перепечатав его, Зенкович отослал сценарий на студию. Он попытался обсудить все эти перемены с Муразом Муртазом, проездом посетившим Москву, но обнаружил, что во время чтения поэт слишком быстро утомляется, не успев дослушать до конца всего, что от него требуется. К тому же поэту не терпелось расспросить о тонкостях сексуальной жизни Варшавы, которую Зенкович посетил недавно. Вдобавок пылкий поэт непременно хотел рассказать Зенковичу, какая грудь была у девушки из подмосковного пансионата «Березки»… В общем, Зенковичу пришлось обойтись без помощи Муртаза. Как позднее выяснил Зенкович, Муртаз не стал читать и готовый сценарий — темперамент поэта не способствовал усидчивости.

Через два месяца Зенкович получил телеграмму со студии и прилетел в Бахористан. Снова был теплый южный вечер, и нежный друг-редактор встречал Зенковича в аэропорту. Снова шелестела китайскими коврами и пахла дыней гостиница в центре города. Снова раскрепощенные бахорки и некогда ссыльные, а ныне свободные немки, татарки, польки, кореянки, осетинки, еврейки, украинки, армянки (не говоря уже о русских) поминутно звонили в номер гостиницы, притворно сокрушались по поводу того, что здесь больше не живет мастер спорта Рустам, однако охотно соглашались утешиться с Семой, если только он будет не очень старым, а также обходительным и щедрым.

Как и обещал Зенковичу друг-редактор, обсуждение было не только поощряюще-нежным, но и победоносным, можно сказать, триумфальным. Редактор раскрыл Зенковичу некоторые тайны кинопроизводства. Он объяснил, что во время прошлого обсуждения сценарий и не мог быть принят, так как режиссер Махмуд Кубасов тогда еще не был свободен, а принятый сценарий надо немедля запускать в производство. Зато теперь Кубасов свободен, студия должна немедленно запустить картину, так что пришло время принять сценарий. Объяснение это казалось до обидного простым, более того, в нем содержалась разгадка многих претензий, предъявленных в прошлый раз малограмотным худсоветом, так что Зенкович еще до начала нового обсуждения дал себе торжественную клятву никогда не принимать близко к сердцу ничего связанного с кинематографом. С этой новой позиции любое обсуждение по времени могло даже представиться и забавным, и занимательным, и поучительным. Все выступавшие отмечали, что сценарий сложился, получился, прояснился и отстоялся. Главной его удачей был, конечно, чистый образ невинной бахорской девушки (нет, нет, она не должна быть татаркой — она бахорка, и отец ее чистый бахорец). Когда бахорка невинна и чиста, говорили участники обсуждения, когда она еще любит, то это нечто такое, с чем ничто на свете не может сравниться, так что данный образ — большая заслуга сценаристов (все намекали, что уж кто-кто, а Мураз Муртаз в этом толк понимает, хотя все знали, что сценарные усилия любвеобильного поэта давно прекратились). Второй заслугой сценаристов был образ отца девушки. Выяснилось, что это будет, по существу, первый фильм о герое-бахорце и вообще об участии бахорского народа в минувшей войне. Конечно, нехорошо, что отец девушки так прозаично погибает. Надо показать, что при этом он уносит с собой в могилу десятки и даже сотни черных немецко-фашистских жизней. Бахорцы умирают, как былинные богатыри, освобождая при этом братский белорусский народ… Вспыхнула оживленная дискуссия, в какой части Белоруссии лучше снимать эти эпизоды, и режиссер, сидевший рядом с Зенковичем, сказал вполголоса:

— Хорошо бы в Эстонии снимать. Там и гостиницы лучше, и питание…

— Разве это от сценария зависит? — наивно спросил Зенкович и ужаснулся: — Если б знал, я бы ввел туда Индию!

Режиссер задумчиво покачал головой и сказал, что в Индию могут не пустить: в Индию нужна валюта, а вот в Эстонию не нужна.

Участники обсуждения единодушно отметили, что число примет советской власти в сценарии возросло, что герои его стали активнее в плане общественном, что свадьба привнесла в сценарий национальный колорит и это, конечно, большая заслуга поэта Мураза Муртаза, так хорошо знающего народные обычаи (о заслугах послевоенной этнографической экспедиции, конечно, не было сказано ни слова).

Всем очень понравилось оптимистическое звучание сценария, и вообще было очевидно, что студия готова принять сценарий окончательно, потому-то среди присутствующих и царило такое либерально-разнеженное настроение, усугубляемое зеленым чаем, который разносила красивая секретарша. Один из участников обсуждения вспомнил вдруг отчего-то о свадьбе своего младшего брата. Другой предложил использовать в фильме эпизоды из его собственной свадьбы. Третий без всякой связи со сценарием заговорил вдруг о романе японского писателя, опубликованном в «Иностранной литературе». Подводя итоги, главный редактор очень кстати напомнил слова незабвенного бахорского режиссера о том, что кино должно быть интересным…

В ответном слове Зенкович поблагодарил худсовет за внимание и критику, которые так помогли ему в работе. Потом сказал очень медленно, точно он придумывал на ходу, «по бреду» (он уже знал, что киношник должен кое-что придумывать «по бреду»):

— Я вот тут подумал, что можно было бы также отразить роль бахорских воинов в освобождении братского эстонского народа…