Париж - Эдвард Резерфорд

Он перевел взгляд на Якоба, и все тоже посмотрели на подростка. Якоб молча стоял, желая лишь одного: чтобы под его ногами разверзлась земля и поглотила его навечно.

– Я очень разочарован, – сказал ему отец вечером того же дня. – Меня огорчает то, что ты передумал становиться лекарем, так как, по-моему, у тебя есть к этому делу способности. Но то, что ты действовал за моей спиной… Не сказав ни слова родителям, ты советуешься с Барухом, с которым мы не очень-то дружны. А потом ты еще и осрамил нас перед самыми близкими друзьями и родней. «Почитай отца своего и мать свою»! Ты нарушил эту заповедь прямо в день своей бар-мицвы. Позор тебе, Якоб! Не знаю, смогу ли я называть тебя своим сыном после такого.

Это был его первый серьезный проступок. Даже теперь, столько лет спустя, при воспоминании о том дне он морщился от стыда.

Но в положенный срок он все-таки начал работать на Баруха, и продолжалось это десять лет, пока тот не упал замертво во время спора с кем-то из заемщиков. К тому времени Якоб очень хорошо изучил ссудное дело и смог работать дальше самостоятельно. Благодаря своему таланту, а также многочисленным друзьям отца в городе он преуспевал.

Потом Якоб полюбил Сару и женился на ней. У него появилась собственная семья, и он был очень счастлив.

Так что же подвигло его сделать непоправимую ошибку, совершить чудовищное преступление, которое привело к трагедии и вот теперь – к утрате дочери?

Если докапываться до первопричины, размышлял Якоб, то можно сказать, что виноваты во всем крестоносцы.

Два столетия тому назад, когда первые рыцари отправились в Крестовый поход, чтобы отвоевать у сарацинов Святую землю, они добились своего: взяли сначала Антиохию, а затем и сам Иерусалим.

Но очень быстро сплотившие людей благочестивые идеи возврата утраченных христианских святынь исказились и выродились. По Европе рассеялись толпы авантюристов и мародеров. На их пути оказались еврейские общины в бассейне Рейна и на Дунае: поселения разграбили, а евреев перебили. Христианские короли и даже Церковь пришли в ужас.

В последующие десятилетия медленно зародился другой процесс, и настроение в христианском мире изменилось. Дело в том, что огромная, неповоротливая империя мусульман не рассыпалась под ударами первых крестоносцев. Она огрызалась. Результатом стала целая серия новых Крестовых походов. Некоторые из них были успешны – в Испании, например, потеснили мавров. Однако другие походы обернулись катастрофой. Церковники были озадачены: почему Господь не дал им победу? Крестоносцы теряли пыл. Все искали козлов отпущения. А кто подходит на эту роль лучше, чем евреи, тем более что среди них были и ростовщики, которым задолжали и короли, и рыцари, и торговцы? Вскоре евреев стали обвинять во всевозможных преступлениях, даже в том, будто они приносят в жертву христианских детей.

В Париже еврейская община занимала квартал рядом с королевским дворцом. Красивая синагога стояла прямо напротив дворца, на правом берегу Сены. В 1182 году король Филипп Август превратил эту синагогу в церковь Мадлен, а евреев на несколько лет вообще изгнали из королевства. Но нужно было возводить вокруг города стену, финансировать крестоносцев, и потому король вскоре вновь призвал их. После этого парижские евреи селились в большинстве своем возле северной стены. Их кое-как терпели.

Следующая атака обрушилась на них только в период правления внука Филиппа, но зато была она коварной и готовилась втайне.

Францисканский монах Николай Донин заявил во всеуслышание, что Талмуд сомневается не только в Божественном происхождении Иисуса, но и в невинности его матери Марии. Вскоре сам папа римский велел христианским королям сжигать в своих странах Талмуд. Большинство европейских властителей, впрочем, не обратили внимания на этот призыв.

Но набожный король Франции Людовик IX услышал папу. Праведный монарх, который привез в Париж терновый венец, построил Сент-Шапель и поддерживал инквизицию, не отступил бы ни на шаг от исполнения своего христианского долга. Он сжег все экземпляры Талмуда, какие только смогли найти в его королевстве, и заставил французских евреев носить красную повязку позора.

Эту повязку носил еще дед Якоба. И все-таки, как и большинство его соплеменников в Париже, покидать город он не желал, и Якоб вполне понимал своего предка.

Париж являлся величайшим городом Европы, даже более крупным, чем Лондон. Это был интеллектуальный центр. В нем велась торговля беспримерных масштабов.

К тому времени, когда Якоб стал сам зарабатывать на жизнь, ситуация для евреев потихоньку налаживалась. На трон взошел внук благочестивого короля Людовика – высокий, светловолосый Филипп Красивый. Он много говорил о своей религиозности и добродетельности, но ему всегда нужны были деньги.

– Оплатите мои долги, – сказал он евреям Франции, – и я защищу вас от святой инквизиции.

Якоб поселился в доме на улице Розье в приятном квартале у северо-восточного угла городской стены. Его дело процветало. Он собирался жениться. Казалось, судьба улыбается ему.

Как ни странно, первые неприятности пришли от короля Англии. Дело в том, что могущественных Плантагенетов полностью так и не выдворили из Франции. В их руках по-прежнему оставались богатые земли Гаскони в старой Аквитании. И в 1287 году английский король решил выгнать оттуда всех евреев. Это было тревожное событие, однако в то время Якоб готовился к свадьбе и не слишком задумывался о происках врага Франции – короля Англии из династии Плантагенетов.

Следующий год принес молодой семье много горя. Сара родила мальчика, но было сразу видно, что ребенок слабый, и ни для кого не стало неожиданностью, что он вскоре умер. Через несколько месяцев тихо скончалась мать Якоба, а отец, сраженный утратой, последовал за ней еще до конца года.

В результате этих трагических событий Якоб неожиданно оказался в семье самым старшим, но бездетным. Он чувствовал себя одиноким и беззащитным.

Но затем, двенадцать месяцев спустя, родилась малышка Наоми. С первого же дня жизни она была крепкой девочкой. Наблюдая за тем, как она растет, Якоб был на седьмом небе от счастья. Огорчало его только то, что его родители не успели полюбоваться на внучку, зато теперь он мог смотреть в будущее с надеждой.

Всего лишь раз в последующие несколько лет жизнь напомнила о том, что в средневековом мире всегда существует опасность массовой истерии. В Париже на Пасху внезапно арестовали одного не очень приятного еврея, которого Якоб немного знал. Против него выдвигались серьезные обвинения: якобы он осквернял гостию – освященный хлеб.

Бедная женщина из соседнего прихода утверждала, будто она принесла ему облатку из своей церкви, а он искромсал подношение ножом. Было ли это правдой? Неизвестно. Но за несколько дней история облетела весь город и обросла красочными подробностями: якобы на облатке проступила кровь, а потом потекла струей и наполнила целый сосуд; затем облатка стала парить по дому того еврея; потом семье поверженного в ужас осквернителя явился сам Спаситель…