Цицианов - Владимир Лапин

При следующей императрице, Анне Иоанновне, позиция правительства в «грузинском вопросе» не изменилась. Удручающее впечатление на всех сторонников России произвело возвращение Прикаспийских провинций Персии в 1735 году. В самом Петербурге эйфория по поводу приобретения «богатой землицы» улетучилась под воздействием огромных жертв, людских и финансовых. За 12 лет пребывания в Закавказье (1722—1735) русская армия потеряла около 200 тысяч человек, причем в основном это были санитарные потери[201]. Все доходы от «персидских провинций» покрывали не более 25 процентов текущих расходов на них[202]. О компенсации за дорогостоящие военные операции вообще не было речи. Такой высокой ценой купленная покорность местных владетелей также оказалась условной. В 1723 году правитель провинции Сальяны наиб Гуссейн-бек первым принял присягу верности, но вскоре изменил ей. Дело приняло следующий оборот: «Наиб с Зембулатовым (командиром батальона. — В. Л.) обходился сперва весьма учтиво, ходил к нему часто в гости и приглашал его к себе. Когда он думал, что довольно возбудил к себе уверение, то позвал он Зембулатова со всеми его офицерами к себе на обед. Зембулатов, не опасаясь никакого коварства, пошел к нему с офицерами, не взявши с собой солдат для прикрытия… Из офицеров остался в лагере один больной прапорщик. Когда Зембулатов с офицерами за столом развеселился, то наиб дал знак войти немалому числу сильнейших своих людей с обнаженными саблями и кинжалами, которые, напав на офицеров, всех до одного умертвили бесчеловечно многими ранами; да и унтер-офицеры, денщики, гребцы, словом, все на одной стороне реки бывшие, равное несчастье потерпели. Убийцы гнались за некоторыми до шлюпок и там жалостно смерти их предавали. Сие видя, оставшиеся в лагере солдаты, опасаясь равномерного неприятельского нападения, которому без предводительства офицеров противиться не надеялись, признали за лучшее, чтоб с больным прапорщиком возвратиться на судах, на которых пришли, чрез море в Баку»[203]. Шамхал Тарковский, оказывавший столько знаков преданности Петру I во время пребывания того в Дагестане, счел большой для себя обидой основание крепости Святого Креста и весной 1725 года внезапно напал на нее. Ответом стала карательная экспедиция под командой генерал-майора Г.С. Кропотова. М.В. Ломоносов в оде «На день восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны» писал:

Что хотел сказать последней строкой самый известный отечественный ученый — остается загадкой, но то, что нога этой русской правительницы не ступала на пространстве между Черным и Каспийским морями, — чистая правда. Центром внешнеполитической доктрины Елизаветы Петровны являлось «сдерживание» Пруссии, пусть даже ценой ослабления внимания к таким традиционным направлениям, как польское и турецкое. В марте 1754 года императрица утвердила доклад канцлера Бестужева-Рюмина, в котором говорилось: «…интересы здешней империи (России. —В.Л.) того требуют, что самым делом в защищение грузинцев и в сопряженные с тем персидские дела отнюдь не вступать и не мешаться сколь долго турецкий двор в таком же молчании об оных пребудет. И понеже всякий повод к подозрению отнимать надобно, которое турки возыметь могли бы в том, что российский императорский двор с грузинскими царями сношение имеет и в тамошние дела вступается. Того ради не надлежит на прошения их… что-либо письменно ответствовать, ибо такая письменная пересылка у них грузинцев не токмо скрытна быть не может, но тем они еще и похваляться станут»[205]. В 1760 году правительство делало все возможное, чтобы отговорить царя Теймураза приезжать в Россию, а когда это не удалось, то Петербург всячески демонстрировал свое дружелюбие по отношению к Стамбулу и старался смягчить впечатление от приезда грузинского правителя в Северную столицу[206].

В 1774 году в плену у владетеля Каракайтагского умер известный ученый С.Г. Гмелин. В ответ отряд под начальством генерал-поручика И.Ф. Медема по распоряжению Екатерины II разорил земли хана. Если отбросить всякого рода прилагательные, необходимые для характеристики этого события, и оставить только существительные и глаголы, то получается: русские пришли, разорили аулы и ушли. В течение всей второй половины XVIII века горцы систематически совершали набеги на русские земли, ответом на которые были жестокие карательные экспедиции. Справедливости ради следует сказать, что и царские подданные на Кавказе тоже не выглядели безобидными овечками. Об этом свидетельствует, например, наказ, данный одному из русских посольств в середине XVIII века для «разрешения» конфликтов между служилыми людьми и местным населением: «…Ивана Левонтиева люди убили до смерти двух жонок да мужика — и за то дати по триста рублей, за человека по сто рублей; да Ивановы же люди с терскими казаками в Шувайтезе поймали у мужика жену, да свели в лес, да ее насильничали, и та женка от их насильств умерла, и за то дать по сто рублей же; а что в Загеме разных земель торговых людей грабили, платье и деньги имали сильно, и жен тутошних людей бесчестили, шапки с голов срывали, и на кабаках пропивали, и за то дать сто рублей же»[207].

Когда мы будем говорить о деятельности П.Д. Цицианова на Кавказе, то должны принимать во внимание то, что против него «работала» также память о неудаче экспедиции адмирала М.И. Войновича. Осознав трудности в установлении контроля над западным побережьем Каспия, русское правительство обратило внимание на восточный, «туркестанский» берег моря. В XVIII веке туда несколько раз отправлялись из Астрахани группы военных и топографов для определения того, можно ли проложить здесь дорогу для азиатской торговли. 8 июля 1781 года из устья Волги вышла флотилия в составе трех 20-пушечных фрегатов, 10-пушечного бомбардирского корабля и двух ботов. Эта экспедиция готовилась в строжайшей тайне, и благодаря этому вокруг нее сложилась такая атмосфера, что все, кто мечтал о воинской славе, стремились в нее попасть. Ходили слухи, что приказа об отправке в Астрахань нетерпеливо ждал сам А.В. Суворов. Однако командование был о поручено уроженцу Далмации адмиралу М.И. Войновичу, который в 1770 году поступил волонтером на Средиземноморскую эскадру графа А.Г. Орлова. Несмотря на важность предприятия, корабли были построены из рук вон плохо, и плавание на них стало настоящим мучением для экипажей. Первым был осмотрен остров Огуречный у туркменского побережья, но он оказался непригодным для устройства базы из-за отсутствия пресной воды и топлива. Флотилия продолжила свой путь и через несколько дней подошла к Астрабаду — портовому городу на южном (персидском) берегу. Здешняя гавань была лучшей из того, что видели русские моряки. Сносным оказался и местный климат, обычно губительный для северян.