Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Леопольд фон Захер-Мазох

Я, конечно, уже не существовала больше. Мой муж даже ни разу не обратил своего взора в мою сторону, я окончательно была позабыта. Понятно, что я не очень торопилась домой.

Когда я вошла в комнату, Леопольд воскликнул:

– А, наконец-то! Где же ты была? Мы тебя искали повсюду.

Занятая Катериной, я могла не отвечать на его вопрос, Она пожала мне руки и поцеловала меня так же, как и его. Зная отлично, что мой муж солгал, говоря, что искал меня, она, казалось, ждала, и даже не без некоторого удовольствия, легкой стычки между мной и мужем; она даже повела себя таким образом, чтобы дать нам достаточно времени для этого, но я не воспользовалась этим, и она, по-видимому, была очень удивлена.

Она поужинала с нами и отправилась к себе в отель только около полуночи. Так как мы были с ней на «ты», то очень скоро сделались друзьями, тем более, что она очень быстро и искренне привязалась к нам. Она рассказывала нам о Рошфоре, о его детях, о его жизни в изгнании, о его политических друзьях и о надеждах, которые они возлагали на него. Она в одно и то же время и преклонялась, и подшучивала над ним. Я не нашла в ней любви к нему, но видно было, что она очень верно оценивает его значение и преимущества быть его другом. Незадолго перед этим она провела несколько недель в Париже, где по рекомендациям Рошфора познакомилась со многими редакторами больших газет; она знала новейшую литературу, всю литературную клику и сплетни. Бюлоз просил ее руки, но она отказала ему, и он снова повторил свое предложение в письме. Когда я заметила ей, что положение жены редактора-издателя «Revue des deux Mondes» не из плохих в Париже, она ответила, что Бюлоз – глупец, с которым она не могла бы прожить и двадцати четырех часов.

Она мне чрезвычайно понравилась. Ее манера судить о людях и вещах указывала на утонченный современный ум – во вкусе Рошфора, но перенесенный на свежую и плодовитую почву.

Совершенно понятно, что такая девушка нисколько не походила на других. В ней ничего не было привитого воспитанием, она была сама по себе и выдавала себя за то, чем была на самом деле. К этому надо прибавить ее привлекательную наружность, которая поражала прежде всего необыкновенным изяществом. В ее изяществе не было ничего заученного, ничего преднамеренного; оно было врожденное, как в породистой лошади, движения которой могут быть только грациозны и красивы. Узкая в бедрах и широкая в плечах, она обладала таким сильным и гибким корпусом, точно у нее были не кости, а сталь.

У нее были прекрасные темно-русые волосы, карие глаза, не очень большие, но живые и блестящие, и тонкий прямой нос с трепещущими ноздрями. Ее рот с несколько выдающейся нижней губой был, может быть, несколько грубоват, но очень характерен, как все в ней.

В этот день на ней было серое дорожное платье, в котором я не знала, чем восхищаться больше – изяществом или простотой.

На другой день Нора и Миньон встретились у нас с Катериной.

Нора не раздумывала долго: она тотчас же влюбилась в Катерину, а та, чтобы позабавиться, поощряла своего нового ухаживателя.

Но Миньон, вся бледная, точно застыла в своем горе, молчаливо смотрела она сквозь свои полузакрытые веки на новую измену своей подруги.

Катерина захотела нанять комнату или две в частном доме, и Нора помогала ей искать.

В этот день с бедной Миньон случилось то, что со мной было накануне: она не существовала больше.

Катерина наняла комнату и в тот же день поселилась у г-жи де К***, вдовы военного, которая жила со своими дочерьми и сыном, капитаном главного штаба.

Нора помогла ей устроиться на новом месте и ушла от нее только в двенадцатом часу ночи.

* * *

Несколько дней спустя после приезда Катерины Леопольд вздумал устроить в ее честь в Юдендорфе большой завтрак, и мы все, вместе с детьми, отправились в лес.

Это был чудный веселый день. Мой муж чувствовал себя среди трех красивых девиц весело, как рыба в воде. Более всех, очевидно, его интересовала Миньон, потому что во время наших прогулок он преимущественно разговаривал с ней; это было вполне естественно, так как он нашел в ней замечательный талант, который хотел направить и развить; и если он шел с ней или отдыхал несколько в стороне от нас, то только затем, чтобы не помешали их серьезному разговору.

Я заметила также, что с некоторых пор он реже заговаривал со мной на свою любимую тему; этот отдых от моего обычного мученья был мне чрезвычайно приятен, и я приписывала его отвлекающему влиянию молодой девушки.

Я смотрела на них, как они обменивались серьезными замечаниями, прогуливались по тенистым и тихим лесным тропинкам: Миньон, меланхолически прекрасная, чистая и непорочная, и мой «поэт» с выражением глубочайшей грусти на лице, которую я еще не замечала в нем, и я радовалась, что они оба нашли в литературе некоторое отвлечение от своих заблуждений другого рода.

Нора и Катерина составляли пару совершенно в другом стиле: Нора, очень мужественная на этот раз, разыгрывала свою роль ухаживателя с такой серьезностью и мастерством, что могла бы сойти за красивого юношу, если б не неизбежная юбка, которая делала ее смешной. Она сама курила длинные толстые сигары, а для Катерины свертывала тоненькие папироски, несла ее зонтик, помогала ей переходить в затруднительных местах, отстраняла своей тростью ветви, мешавшие ей пройти, или, растянувшись во весь рост на животе, она восхищалась своей любимицей, восседавшей на мягком мхе.

Видя, что весь этот народ, поглощенный самим собой, не нуждается во мне, я занялась детьми, которые, опьяненные лесным воздухом, веселились от души. Я велела принести в лес стол, на котором были приготовлены для них блинчики, молоко и крупная вкусная земляника со сливками. Для них это был необычайно роскошный праздник, а для матери – один из лучших дней ее жизни.

Когда дети насытились, наступила очередь взрослых. Юдендорф знаменит своими громадными, чудными раками; в этот день мы нашли, что он вполне заслуживает своей репутации.

Катерина изумлялась, она никогда не видела таких раков и, недолго думая, она велела хозяйке послать полный ящик Рошфору в Женеву.

С необыкновенной поспешностью уничтожали мы блюдо за блюдом; молодые девушки были очаровательны, Леопольд необыкновенно остроумен, и ни одна фальшивая нота не испортила этого радостного дня, который окончился так же весело, как и начался.

Тем более мы были удивлены на следующий день, что ни Нора, ни Миньон не зашли к нам. Катерина пришла, но очень ненадолго. Она сказала, что Нора постоянно сидит у нее и что она никак не может от нее отделаться.

Так продолжалось около недели, затем они вдруг перестали встречаться.

Катерина, недовольная, приписывала свой разрыв с Норой нездоровью Миньон, не позволявшей подруге отходить от нее. Она не любила Миньон, которую считала «ломакой» и которая, по ее мнению, была сентиментальна и, следовательно, глупа.

Мы больше не встречались с этими молодыми девушками и так и не узнали причину их исчезновения. Нора и Миньон вдохновили Захер-Мазоха написать «Матерь Божию».