Версаль под хохлому - Дарья Донцова

Но у Раисы Демьяновны не хватало веры, чтобы воспринять речи священника. Она безостановочно плакала, ругала себя, разговаривала с фотографиями внучки, просила у нее прощения и в конце концов угодила в больницу.

Пару лет Крыловы пытались жить без ребенка. А потом привели в дом другую девочку.

Золотарева отлично помнила день, когда впервые увидела нового приемыша.

– Тетя Катя, смотрите, кто теперь у нас живет! – слишком радостным голосом сообщил Николай, когда она пришла к Крыловым. – Это Джуленька.

Катерина Андреевна шагнула к девочке – и чуть не заорала. И ЭТО они называют Джуленькой? Нижнюю часть лица ребенка бороздили уродливые шрамы, одна щека казалась толще другой, верхняя губа напоминала ткань, стянутую неловким портным в узел.

Раиса Демьяновна не издала ни звука.

– Джуленька пока плохо говорит, – пояснил Коля, – но мы научимся. Да, мое солнышко?

Он нежно погладил малышку по волосам, а та резко дернула головой и издала странный нечленораздельный звук. Золотаревой стало страшно, ей хотелось сказать Юлии и Николаю: «Вы с ума сошли! Кого в дом привели? Как посмели дать уродине имя Жуленьки?» Но она сделала над собой усилие и проглотила злые слова.

Несколько дней она не заглядывала к подруге, но потом, с трудом пересилив себя, пришла и застала Раису в момент, когда та пыталась накормить Джулию обедом.

– Ложечкой ешь, – нежно говорила старшая Крылова, – не пальчиками!

Девочка зарычала, рукой схватила с тарелки котлету и целиком запихнула ее в рот.

– Маугли! – не выдержала Катерина.

Раиса печально посмотрела на подругу.

– Джулию очень обижали, нам придется многое наверстывать. Мой долг помочь девочке преодолеть все трудности роста.

Приемыш вскочила, с силой пнула гостью по ноге и убежала. Золотарева вскрикнула от боли.

– С ума сойти! Она еще и агрессивная!

– Пять лет мучений озлобят даже святого, – оправдала малышку Раиса Демьяновна.

– Зачем они взяли такую? – ляпнула Катерина Андреевна. – Можно было найти нормального младенца. Легче воспитывать, чем корректировать педагогические упущения.

– В память о Жуленьке, – тихо произнесла подруга. – Юля и Коля специально отобрали самую несчастную, никому не нужную малышку, которую точно никто не удочерит. Ради Жуленьки мы хотим ей помочь, дать нормальную жизнь, образование.

– А лицо?

– Сделаем операцию, – откликнулась Крылова, – исправим внешность.

– В память о Жуленьке... – протянула Золотарева.

И услышала признание Раисы:

– Я обязана искупить вину.

Катерина Андреевна возмутилась.

– Получается, новая Джулия твое наказание?

– Нет, нет! – яростно возразила Раиса Демьяновна. – Я хочу сделать бедного ребенка счастливым!

Шли годы, приемная девочка взрослела, и Катерина видела: нет в ней ни таланта, ни ласковости, ни обаяния безвременно ушедшего «Колокольчика».

Родители тратили большие деньги на репетиторов, но ума у Джулии не прибавлялось. Читать девочка не любила, рисованием не увлекалась, к музыке была равнодушна. Чего только не придумывала Раиса Демьяновна, чтобы найти у внучки проблеск какого-нибудь таланта! Она записывала Джулию в спортивные секции, разные студии, водила в театр, консерваторию. Но все было зря – на уродливом лице Джулии отражалась лишь скука. Другие дети радовались, смеялись, хлопали в ладоши, а девочка говорила бабушке:

– Когда это закончится, мы уйдем, да?

Трудно было и в школе. Друзей девочка не имела, и дело не в страшненьком личике, которое, в конце концов, после множества операций стало выглядеть почти прилично, а в характере. Джулию не любили за мрачность, вредность и плаксивость. Она не была звездой школьных мероприятий и примой спектаклей, зато профессионально закатывала истерики, причем по любому поводу.

Вот, скажем, такой пример: Джулию случайно толкнули на перемене. Любая другая девочка после падения вскакивала, догоняла обидчика и дубасила его кулаками. Или неслась жаловаться классной руководительнице. Джулия поступала иначе. Она оставалась сидеть на полу и орала:

– Конечно, я уродливая жаба. Наступите на меня и раздавите. Мое лицо похоже на плевательницу. Харкните в него!

Смущенный одноклассник протягивал девочке руку и говорил:

– Прости, я не хотел.

Но Джулия продолжала:

– Так мне и надо! Я огрызок! Обмылок!

Затем падала навзничь и начинала кричать:

– Жаль, что ты не убил меня! Жаль! Жаль! Попробуй еще раз!

Неудивительно, что дети не хотели даже приближаться к ней.

Джулия охотно устраивала скандалы также бабушке, маме и папе. Если какая-то из ее просьб оказывалась невыполненной, допустим, ей не купили очередную куклу – девочка заводила привычную песню:

– Так мне и надо, уродке!

– Жуленька, успокойся! – кидалась к ней Раиса Демьяновна.

Далее диалог несся по накатанной колее:

– Чудовищу не нужны игрушки.

– Солнышко, не волнуйся, сейчас куплю тебе куколку.

– Нет, спасибо. Уроды не достойны подарков.

– Джуленька, извини, просто перед зарплатой денег мало, я хотела сэкономить.

– Конечно, зачем последние рубли на страшилище тратить.

– Уже бегу в кассу!

– Не надо.

– На, Джуленька! Возьми, вот она!

Игрушка летела на пол под истерический вопль:

– Нет! Не хочу из жалости к уродине купленного! Нет!

Джулия принималась рыдать, падала, билась в конвульсиях, к ней вызывали доктора.

Катерина Андреевна понимала: наглая девчонка нащупала педаль, нажимая на которую можно манипулировать родными.

– Не иди у нахалки на поводу, – советовала она Раисе, – нельзя исполнять все ее капризы. Скажи девчонке категорично «нет» и не нарушай свое слово.

– Джуленька очень эмоциональна, – вздыхала подруга, – я нанесу ей психологическую травму, а я хочу избавить девочку от страданий.

– Таким образом ты создаешь огромную проблему, – возражала Золотарева.

Крылова опускала голову. Слов: «Я виновата перед Жуленькой, девочка умерла из-за моей невнимательности, и теперь в память о ней я обязана помочь Джулии» она более не произносила, но они как бы витали в воздухе. На беду, Раиса Демьяновна была довольно религиозна, ходила в церковь, и один батюшка, отнюдь не большого ума человек, как-то заявил прихожанке:

– Если хотите загладить свою вину перед умершим ребенком, приголубьте приемную девочку. Та – ваше послушание.