Вайзер Давидек - Павел Хюлле

– Все, – сказала женщина и надела платье, потом фартук, а М-ский стоя натягивал спущенные кальсоны и брюки, из которых вынул затем сложенную банкноту и вручил женщине, как вручают кондуктору билет.

– В следующий раз, – сказала женщина, – не ищи меня здесь.

– А где? – томно спросил М-ский.

– Там, где в прошлый раз.

– Хорошо, но ты придешь?

– Приду, приду, – отвечала женщина и пошла вверх по реке, откуда, по-видимому, пришла, М-ский же, поправив рубашку и брюки, не попрощавшись, двинулся в обратный путь.

– Вот так потеха! – говорил Шимек, когда мы быстро шагали в сторону Брентова. – Что он – нормально лапать ее не мог? Что-то тут не то, ведь он даже не лег на нее!

– Лег или нет, – возмутился Петр, – но это свинство!

– Чепуха, – протянул Шимек. – Видели б вы, что сестра Янека вытворяла со своим парнем у нас на чердаке, – вот тогда поняли бы, как это делается по-настоящему!!!

– А почему они не пошли в лес, – спросил я, – а занимались этим на чердаке?

– А зима была, кочерыжка ты глупая! – Шимек ткнул меня в бок. – А теперь помчали, скоро пять!

Мы бежали в гору по мореновому склону наискось, и только высокая трава, достигающая колен, замедляла наше движение. Слева, далеко внизу, маячили контуры армейского стрельбища, справа за стеной леса виднелось голубое, как на картинке, море. «Топаете как стадо слонов, – съязвила Элька вместо приветствия. – Мы вас ждем уже четверть часа!» Никто, однако, не объяснил, что было причиной нашего опоздания. «А теперь, – сказала Элька, – теперь вы увидите то, что должно научить вас уважению!» – и больше ничего говорить не стала. Вайзер покрутил ручку генератора, и тогда, лежа на краю ложбины, увидели мы первый взрыв, о котором я уже писал: он напоминал облако в форме вертикально вращающегося столба голубого цвета. Да, это был первый взрыв Вайзера, который он нам продемонстрировал в ложбине за стрельбищем. Когда мы спешили на встречу в условленном месте, нам и в голову не приходило предположить что-нибудь в этом роде. В конце концов, мы были готовы к экзамену по стрельбе, а Вайзер поразил нас снова чем-то абсолютно неожиданным. Когда же он заложил следующий заряд и воздух снова разорвал грохот взрыва, а вверху завертелось двухцветное облако, и когда через несколько минут оно исчезло, растаяв, как утренний туман, мы готовы были поклясться Вайзеру не один, а десять раз на чем угодно, что бы он ни потребовал, и сделать все, чего бы он ни захотел. Но он вовсе не торопился и ничего пока не требовал. Элька забрала у нас инструкцию и обшарпанный парабеллум, и это было все – если не считать того, что Вайзер назначил новую встречу на кирпичном заводе, на завтра сразу после полудня. Мы стояли немного растерянные, ожидая, что будет дальше.

– Можете идти домой, – сказал Вайзер, – на сегодня достаточно!

– А завтра будем стрелять, правда? – робко спросил Шимек. Вайзер не отвечал, зато Элька выскочила:

– Не морочьте ему голову, – словно Шимек сказал что-то лишнее. – У него есть дела поважнее вашего стреляния! Слушайте и ни о чем не спрашивайте, ясно?

Можно ли было что-нибудь добавить? Вечером, маясь от безделья, мы стреляли из рогаток по банкам, расставив их на мусорном ящике, и вели такую примерно беседу:

– Говорю тебе, он затевает что-то грандиозное.

– Но что?

– Не знаю, ну что-то такое, о чем весь город будет говорить, и про нас напишут в газетах!

– Дурак! В газетах не пишут про таких, как мы!

– А вот напишут!

– Но что он такое задумал?

– Если нас поймают, наверняка посадят.

– За что?

– А оружие? Это тебе не хрен собачий! И генератор, и взрывы – тоже.

– Так ведь не наше всё!

– Наше не наше, а мы были с ним!

– Но что именно он сделает?

– Восстание!

– Ха, восстание! Восстание устраивают в городе, нужны баррикады!

– Ну так организует партизанский отряд!

– С одними нами? Пятерых слишком мало.

– А откуда ты знаешь, что только с нами? Может, у него таких, как мы, целая куча, и только для конспирации никто не знает друг о друге?

– Ну!

– А может, он сломает ворота в зоопарке и все клетки и выпустит зверей на волю?

– Вот это было бы да, лев шагает по Грюнвальдской!

– Не шагает, а бросается на мать с ребенком, а мы выбегаем – трах! – и нет льва – трах! – нет тигра – трах! – нет черной пантеры!

– Черную пантеру – он сам!

– Ну ладно, укокошим всех диких зверей, а потом нас сфотографируют в газету, представляете? Ученики шестьдесят шестой школы спасли прохожих от диких зверей!

– Я думаю, тут пахнет кораблем.

– Каким кораблем?

– Как только нас вышколит, уведем пароход из порта!

– Не из порта, а с рейда!

– Хорошо, пускай с рейда, и пожалте – он на мостике, на нас – каюты и трюм, и – даешь Канаду!

– Вперед, в Африку!

– Не в Африку, говорю тебе – в Канаду!

И так между партизанскими боями и угоном парохода проходил наш вечер, и попутно мы расстреливали ржавые банки, и все больше камней собиралось под мусоркой, и все сильнее натягивали мы велосипедную резину на рогатках, пока не сгустились сумерки и пришла пора возвращаться домой. Но почему мы не говорили об М-ском? Почему не обсуждали его встречу с черноволосой женщиной у реки, почему не поразил нас вид учителя в спущенных штанах и кальсонах, битого по лицу, того самого М-ского, перед которым мы дрожали на уроках и на переменках, когда он проходил запруженным коридором? Может, Вайзер был нам ближе, чем тайны М-ского? А может, мы не были еще знакомы с пороком?

В ту ночь приснился мне, однако, сон, который я помню до сих пор, цветной, как фильм Диснея, и очень тревожный. Я стоял на берегу моря, светало, и из воды выходили один за другим звери. Таких чудищ бесполезно искать в зоологическом саду или в какой-нибудь книге о фауне заморских стран. Первым показался крылатый лев, струи воды стекали с него на песок. За ним вышел рычащий медведь с костью в зубах, а потом из зеленой бездны выплыла черная пантера о четырех головах, с птичьими крыльями на хребте. Хоровод замыкал самый удивительный монстр – помесь носорога с тигром, с огромными стальными зубищами, со множеством рогов, как у оленя-мутанта. Сколько их торчало над страшной мордой – не помню, может, десять, а может, двенадцать, не это, в конце концов, самое важное, – звери набросились на ближайшие дома рыбаков, выламывали ударами лап двери и ставни, в клочья раздирали разбуженных мужчин, когтями вырывали у женщин волосы, а детям, не сумевшим убежать, разбивали головы о беленые стены. Продолжалось это долго, и страх, который я испытывал, не позволял даже проснуться и вырваться из кошмара. Вдруг на восточной стороне я увидел в солнечных лучах маленького мальчика, одетого в белое. Конечно же, это приближался Вайзер, вытянутой рукой он указывал на кого-то или что-то, чего я не мог разглядеть в мешанине дергающихся тел и изуродованных трупов. Вайзер подошел прежде всего ко льву и вырвал у него орлиные крылья. Зверь упал бездыханным, судорожно колотя по песку хвостом. Потом Вайзер пригнул рукой медведя – и тот бессильно повалился на песок. Третьим было чудовище с рогами – Вайзер повыдергивал их, как былинки, и монстр упал на колени, а потом на брюхо – стальные зубы выпадали у него из пасти и превращались в большие золотые монеты. Под конец Вайзер схватился с черной четырехглавой пантерой с птичьими крыльями на хребте, и это было самым удивительным и самым страшным одновременно: все четыре пары глаз, и четыре носа, и восемь ушей – все это принадлежало М-скому, ибо лица на всех четырех головах бестии были лица М-ского. Никогда не забуду, как отвратительно они выглядели. Так же, как в зоопарке, Вайзер пронзил пантеру взглядом и только ему известным способом превратил ее в перепуганного котенка, который ластился и лизал руку укротителю. Я не слышал, что Вайзер сказал оставшимся в живых рыбакам и их семьям, все заглушал гул прибоя, а также подъезжающий трамвай четвертого маршрута, разворачивающийся, как обычно, с отвратительным скрежетом и визгом на елитковском кругу. Вайзер ловко вскочил на подножку и уехал, словно турист, возвращающийся с пляжа в город. Солнечный луч, отразившийся в окне второго вагона, ослепил меня, я вдруг почувствовал влажную от пота простыню и понял, что лежу в постели, а все остальное – самый обыкновенный сон. Обыкновенный? Лучи солнца проникали в щель между штор и щекотали меня, сквозь закрытую дверь в кухню я слышал, как отец уходит на работу, возле меня еще храпела мать, уставшая от вчерашней целоденной стирки. Над кроватью висела оправленная в бидермайеровскую раму икона Ченстоховской Божьей Матери, а с улицы через открытое окно долетал грохот телеги, направляющейся на. базар в Оливу. Не было ни моря, ни выходящих из него зверей, ни Вайзера в белой одежде, ни растерзанных рыбаков. Вместо этого я услышал шаги в коридоре – сосед прошлепал в ванную. В бывшей немецкой квартире, поделенной на маленькие клетушки тонкими перегородками, все было слышно очень хорошо – даже то, что сосед бреется сейчас, равномерно водя бритвой, и что после вчерашней попойки у него понос. Так что же тот сон? Я ничего не пропустил и ничего не прибавил. Может, он посетил меня вместо вчерашней беседы об М-ском, которая так и не состоялась?