Мать четырех ветров - Татьяна Коростышевская

— Ему вскрыли яремную вену, — наконец сказала я. — И кажется — зубами.

Ребята перекинулись встревоженными взглядами.

— Ты хорошо все рассмотрела?

— Там был ножевой разрез, аккуратный, как по ниточке, а поверх — рваная рана. Как будто кровь недостаточно быстро выходила, а убийца не мог ждать. И кажется, он ее сцеживал во что-то, потому что…

Иссушенная, будто пергаментная, кожа, несколько пятен на подушке, похожих на цветочные лепестки…

— Маловато ее было, крови то есть.

Мне стало очень страшно. Все воспоминания, задвинутые в самый дальний угол памяти, вылезли наружу, вызывая головокружение и тошноту.

Просперо поддержал меня за локоть.

— Не безумствуй, мэтресса, не время сейчас. Давай днем встретимся, поговорим. Может, я тебе что-нибудь важное сообщить смогу.

— И чем же я вашу благосклонность заслужила? Служивый люд студентов не особо жалует.

Стражник улыбнулся:

— А за что нам их любить? Стихийники — отпрыски аристократических семейств, благородные доны и доньи, для которых жизнь простого люда сродни страшной сказке. А ты, говорят, простая девушка, даже с прислугой на короткой ноге.

Парень был в чем-то прав. Я могла не помнить по именам большую половину своих однокашников, но твердо знала, что девушку-прачку, которая добела отстирывает мои сорочки, зовут Илька и влюблена она в чашника Хесуса, а повариха дона Сибил прибыла в Элорию еще в младенчестве, любит грустные баллады и не любит сливовый сорбет. Также знакома я была с горничными, посудомойками, конюшими, лакеями и поварятами. И эти милейшие люди в меру своих сил помогали мне в моих делишках, не задавая лишних вопросов и часто отказываясь от мзды.

Щекастый Панчо взял меня под свободный локоток.

— У Просперо бабушка — бруха, ведьма деревенская. Мы хотели к ней в гости заглянуть, за советом.

— Были и другие смерти? — замирая от предчувствия, спросила я. — О которых в Квадрилиуме не известно?

— В рыбачьих деревеньках часто люди пропадают. Море близко… Поэтому и особых дознаний никто не проводит. Только в последний год стали наши утопленники домой возвращаться. Не все, правда, и не живыми.

— И до плоти человеческой жадными?

Я дрожала вовсе не от холода.

— Не может обычный человек в такую нежить превратиться. Я встречала упыря, вы таких еще «некрофаго» называете. Мне говорили, только маг, который попробует кровь…

— Значит, либо ты слышала не всю правду, либо… — начал Просперо.

— Время для бесед неподходящее, — поторопил нас Панчо. — После полудня к беседке приходи, которая у двух сосен на утесе.

— Обязательно, — пообещала я. — Может, у вас сказки какие про нежить есть или предания народные? Должен же быть способ от упырей защититься. Осиновые колья вроде помогают.

— Еще огонь, соль и чеснок, — кивнул Просперо. — Вот и все, что сейчас припомнить могу. Думаю, абуэлита — бабка моя — еще что-нибудь подсказать сможет. Мы пришли, донья Лутеция. Удачи!

Я кивком поблагодарила бравую четверку.

— До встречи, кабальеро!

И, гордо держа тяжелую от мыслей голову, вошла в залу заседаний.

Здесь мне раньше бывать не приходилось. Разноцветные витражные стекла, которыми я любовалась при каждой удобной возможности, снаружи производили совсем другое впечатление. Окон было много — по четыре с каждой стороны, закатное солнце причудливо дробилось в многоцветий богатых гербов. Под потолком ярко горели две огромные люстры, каждая из которых, размером с мельничное колесо, поддерживала сотни свечей. Камин, утопленный в глухую стену, был полон пылающих дров. Я даже зажмурилась на мгновение, привыкая к жару и свету, и присела в церемониальном поклоне, насколько позволяло впивающееся в плоть железо. Ну как в поклоне… Просто согнула колени и опустила очи долу, вытянув шею с беззащитной грацией. Ну чисто лебедушка или иноземный зверь камелорпард.

— Донья Лутеция Ягг, — возвестил некто зычным голосом. — Пройдите, донья, вас ожидают!

Я сделала несколько шагов по блестящему наборному паркету. Справа от камина, перекрывая оконную нишу с узенькими боковыми лавками, стоял массивный круглый стол. К нему я и направилась. Как в тумане я видела три силуэта; как под водой, с усилием приближалась к ним. Мужчины, в одном из которых я без удивления узнала Зигфрида фон Кляйнерманна, встали, ректор остался сидеть, зябко кутаясь в меховой плащ. Я сдула с потного лба прилипший локон и еще раз согнула колени.

— А вот и виновница, — проскрипел Пеньяте. — Поведайте нам, девушка, каким образом вы лишили жизни одного из самых способных студентов Квадрилиума?

«Еще кого-нибудь убили? — подумала я. — Ах нет, это он Игоря покойного „способным“ величает. Ну что ж, о покойниках либо хорошо, либо ничего, но только если рыжий романин в науках блистал, то мне уже можно выпускной экзамен держать».

Я безуспешно пыталась разогнуться, чтоб ответить ректору гневным взглядом, но суставы только жалобно скрипнули и я поняла, что через мгновение позорно растянусь прямо на полу. Вот так вот на спине растянусь и буду сучить лапками, как насекомый хрущ, в ожидании неминуемой смерти. Показалось, что некто, скрытый в оконной нише, сейчас поспешит мне на помощь. Но первым успел Зигфрид. Он рывком подтянул меня за плечи и осторожно усадил на стул. Рук так и не убрал, так и остался стоять рядом, придерживая меня большой ладонью, в которую мне сразу же захотелось впиться зубами. И вовсе не от голода, а от переполнявшей меня злобы. Спину приходилось держать очень прямо.

— Учитель, она слишком слаба. Будьте милосердны.

Видала я его милосердие… в домовине в белых портянках!

Ноздрей коснулся аромат вина — Зигфрид поднес мне кубок. Я отпила, наслаждаясь прохладным питьем. Рука дрожала, тремя большими глотками я опустошила бокал, чтоб не расплескать, и просто разжала пальцы. Огневик погладил мое плечо успокаивающим жестом.

— Здесь никто не желает тебе зла, Лутеция.

Никто? Ну, может, вот этот вот смутно знакомый усач, сидящий по левую руку от ректора, и не желает. А вот в вас с Пеньяте, дорогой барон, я очень сомневаюсь.

— Дон Сааведра, наш алькальд, задаст тебе несколько вопросов, а затем ты сможешь отдохнуть.

Прозрачные глаза дона Сааведры смотрели на меня с неподдельным участием. Ба! Да мы же знакомы! Еще неделю назад главный судия был всего лишь капитаном городской стражи. Надо же, как некоторые люди умеют по службе продвигаться. Даже завидно.

— Приятная встреча, — улыбнулась я, подумав, что как раз приятного здесь очень и очень мало.

— Я тоже рад вас видеть, драгоценная донья, — кашлянул алькальд. — И несмотря на то, что дело, приведшее меня в стены сего учебного заведения…

Он запнулся, видимо не в состоянии подобрать слова. Да уж, красноречию ему придется еще учиться и учиться.