Товарищи офицеры. Смерть Гудериану! - Олег Таругин

А мы опоздали…

Хотя, если уж честно, мы и не могли успеть. Нас опередили еще до того, как я узнал, какое сегодня число и вспомнил о витебских событиях середины июля одна тысяча девятьсот сорок первого года…

Короче, к стоянке отряда мы подходили в весьма мрачном настроении – не знаю, как поручик, но я уж точно. Вот и все, конец моим радужным надеждам на бескровную легализацию в этом времени. Теперь или партизанить по тылам – в принципе у нас это недурно (тьфу ты, набрался от Гурского словечек!) получается, – или выходить к своим, где ждет неминуемый и определенно сложный разговор с сотрудниками особого отдела. Недолгий разговор, скорее всего, поскольку ни я, ни поручик даже понятия не имеем о прошлой жизни тех, чьи имена и документы присвоили. Да и в нынешних реалиях откровенно «плаваем»: достаточно спросить любого из нас, сколько стоит булка хлеба или бутылка водки – и все, вакантное место гитлеровского диверсанта занято. Точнее, два места.

Узнав знакомую балочку, заросшую густым ивняком, Гурский коротко свистнул, имитируя какую-то неведомую мне ночную пичугу, привлекая внимание старшины. Услышав в ответ приглушенное совиное уханье, улыбнулся и уверенно потопал вперед, не опасаясь напороться на выстрел. Феклистов встречал нас с немецким автоматом в руках:

– Ну, дык, с возвращеньицем, стал быть. Удачно сходили?

– Как сказать, – буркнул Гурский, устало усаживаясь на землю и приваливаясь к комлю дерева. – Живы остались – и ладно.

– Слыхал стрельбу, слыхал. Ночью звук-то далече разносится. – Усмехнувшись в усы, старый артиллерист вопросительно взглянул на меня. – Да и бочина у командира вон, вся кровушкой пропиталась. На германцев напоролись?

Пожав плечами, ответил:

– Было дело, Архип Петрович. Но отбились, сам видишь, заодно и шестерых немцев положили. Ты вот что, старшина, Валюшу тревожить не стоит, пусть до побудки отдыхает, а вот ее медицинскую сумку принеси. Перевяжу командира.

– Сделаем, – степенно кивнул тот. – Заодно посты проверю, в аккурат менять пора. А лейтенанта-то будить?

– Якунова? Нет, пусть пока отдыхает, закончу с перевязкой, сам растолкаю. Ступай.

Как следует обработав рану – поручик шипел от боли и сдавленно матерился под нос, – я наложил повязку и, заставив Гурского сделать пару глотков спирта, устало присел рядом. Поначалу поручик пить не хотел, так что пришлось провести короткий ликбез относительно того, что сейчас для него алкоголь – исключительно противошоковое и анестезирующее средство, а вовсе не то, что он подумал. Хлебнув следом из танкистской фляги – ну не фрицевский же эрзац-шмурдяк с гордым именем «шнапс» пить? – я несколько секунд молчал, наслаждаясь разливающимся в брюхе теплом, затем, вспомнив кое о чем, вернул поручику брошку:

– Держи и больше никому не отдавай. В мистику я не верю, поскольку человек верующий, но факт, как говорится, остается фактом. Отдал ее мне, вот и получил пулю в бочину. Так что храни при себе, как матушка и советовала.

– Спасибо. – Поручик бережно взял брошку, привычным жестом провел пальцем по поверхности алого камня и убрал в левый карман гимнастерки, поближе к сердцу.

А я задал давно интересующий меня вопрос. Шепотом, разумеется:

– Слушай, ваше благородие, вот не дает мне покоя та шишка, что должна куда-то там проехать. Ты на фронте человек опытный, не то что я: как считаешь, что ж такого могло случиться, если фриц рискнул затемно в путь отправиться? Ночью они не воюют и по дорогам, тем более таким захолустным, не шляются, поскольку боятся, отсюда и вопрос.

Поручик криво усмехнулся:

– Да я, Виталь, и сам голову ломаю. Единственное мое предположение, что это неким образом связано с нашим пленником. Если, конечно, наши не прорвали фронт и не нанесли неожиданный контрудар, что вряд ли – насколько помню твои объяснения, дело обстоит как раз наоборот. Так что сам посуди: захватила группа немецких пластунов – ну, или как там у них отряды спецназначения называются – офицера такого уровня, как сын руководителя целой страны. Куда его дальше девать? Сначала, понятно, в расположение ближайшей армейской части, поскольку места болотистые и самолету не сесть. А ведь он в концлагерь не сразу попал, сначала его в Берлин отправили, надеясь использовать для пропагандистской работы. Это то, что я успел вычитать из этого, как бишь его, Интернета.

– И что? – осторожно осведомился я.

– Да то, что не пехотный же капитан его повезет? – буркнул раздраженный моей непонятливостью поручик. – Не тот уровень, тут игра по высшему разряду идет. Вот ты, захвати сына Гитлера – ну, имейся у него наследник, разумеется, – как бы поступил? Ну, будь ты, допустим, в неплохом чине? Наверняка ж сам за ним поехал? И сам его в столицу доставил? Во-первых, это прекрасная возможность выслужиться, во-вторых, навечно остаться в анналах истории как тот, кто захватил наследника главы противоборствующего государства. Понимаешь?

– Ну, ты, Николай Павлович, просто гений подковерных игр…

– Да при чем тут подковерные игры? – вспылил Гурский, дернувшись и тут же зашипев от боли. – Не понял ты, Виталий. Помнишь, как древние говорили насчет гонца, принесшего победную весть? Вот тот, кто столь важного пленника в Берлин доставит, и есть этот гонец. А это ведь не только слава, но и внеочередное звание и особое отношение верховного главнокомандующего.

– И кто это, по-твоему?

– Понятия не имею, – стушевался Гурский. – Но фигура, определенно, должна быть рангом никак не ниже генерала. Так что вопрос, скорее всего, к тебе, Виталий. Сам же говорил, что историей интересовался.

Я пожал плечами, хоть поручик на меня и не глядел:

– Сложно сказать, мы сейчас в полосе наступления группы армий «Центр». То есть танковых групп Гота и Гудериана, которые позже станут армиями. Впрочем, группа Гудериана наступает не совсем тут. Так что, если исходить из твоей логики, за Яковом может приехать или кто-то из этой сладкой парочки, или любой из комдивов танковых дивизий, у них тоже звания неслабые. Кто именно? Понятия не имею, тут нужно, скорее, на расположение частей на вчерашний день смотреть.

– Какой парочки? – заинтересовался Гурский, но я лишь махнул рукой, мол, не обращай внимания. Ну не рассказывать же ему про рекламу девяностых годов?

– Но вообще, знаешь, Коля, вполне логично. Ты меня почти убедил. Вот только что нам конкретно-то делать? Засаду на той дороге устроить? Так не успеем уже, через полтора часа светать начнет, да и местность, сам видел, неподходящая. Нас просто перестреляют.

– А кто говорит про засаду именно сейчас? – хмыкнул поручик. – Если уж и делать ставку на мои, скажем прямо, ничем не подкрепленные умозаключения, то нам следует перехватить их как раз тогда, когда они станут возвращаться, согласен? То есть у нас есть как минимум несколько часов на то, чтобы выбрать подходящее место и оборудовать позицию. Ну, если они, конечно, все-таки станут возвращаться именно по этой дороге.

– В чем я после нашего недавнего небольшого недоразумения со стрельбой вовсе не уверен…