Имею право сходить налево - Григорий Славин

– Мы будем его возвращать.

Сказкин устало опустился в кресло, нащупал бутылку, приложил горлышко к губам.

– И долго, мать вашу, бесценный раритет будет кочевать из багажника в багажник? – когда он говорил, звуки его голоса гудели в бутылке, как пионерском горне.

– Понимаете, во время погони…

– Погони?.. – Сказкин размахнулся бутылкой, но спохватился так лихо, что расплескал виски себе на халат. – Я вас в погоню отправлял?!

– Это не мы устраивали погоню…

Полы халата разлетались на ходу, как крылья грифа, – Роман Романович метровыми шагами мерил свой рабочий кабинет на Рублевке.

– Я ничего не понимаю! Говори ясно!

– Это они за нами гнались.

– Они?! За вами?! – Сказкин остановился так резко, что подтолкнул сам себя и еще дважды топнул по паркету. – Надеюсь, сейчас вашей жизни ничего не угрожает?!

– Нет-нет, не беспокойтесь…

– Я не беспокоюсь, дура, я в шоке. Заказ гоняет наемных убийц по Москве!

– Мы не хотим отпускать их далеко от себя – вот в чем дело.

– Где мой ковер, убийцы?

– Он у них. Понимаете, во время пого… преследования случилось ДТП…

– Надеюсь, вы обменялись полисами ОСАГО? И что говорят аварийные комиссары?

– Роман Романович…

Сказкин взмахнул бутылкой.

– Найти их. Найти сегодня. Вы у меня рис в подвале шелушить будете до конца дней своих, если сегодня ковер не окажется в салоне, а четверо друзей – на грядках!

Подкинув трубку, он пинком отправил ее в угол кабинета. А потом выпил-таки из горлышка.

Сознание вернулось, когда джип качнуло. Я переполошился, так как насколько хорошо помнил, что было вчера, настолько же не все ясно было для меня относительно настоящего.

Слава богу, хроника событий быстро восстановилась. На Ленинградском проспекте мы отоварились, на Кутузовском едва не влипли. Все, вспомнил… А теперь джип катился по огромной территории, в которой без труда узнавалась территория либо турецкого отеля, либо российского пансионата. Значит, мы действительно приехали в санаторий, где бывший кардиолог Антоныч лечил сердца больных. Несколько лет назад он ушел из прозы медицины, посвятив себя поэтике капитала. Но знакомств не утратил. Частенько мне приходилось слышать, как он консультирует по телефону гипертоников или договаривается с местами в больницах. К слову сказать, это приносило ему немалый доход. Ну, еще бы. Быть у колодца да не напиться.

Звонок Антоныча в санаторий я тоже пропустил, иначе как объяснить, что не успел джип причалить к этому самому крыльцу, как в дверях показались две фигуры. Нечего и говорить, что люди эти были для меня незнакомые, а посему нужно было хотя бы для видимости произвести приятное на них впечатление. Я вытер слюни и расправил под пиджаком рубашку. Она еще хранила запах квартиры, где свои низкие пороки театрала я совмещал с опасной для жизни любовью. Для меня до сих пор остается загадкой, как при такой жене Толик выглядит свежим и жизнерадостным.

– Сережа, – с солнечной улыбкой, едва не осветившей парк за спиной Антоныча, проговорила женщина в белом халате, протянула как мать руки и двинулась к нашему водителю. – Сережа, дорогой, я так рада!

В последнем не было никаких сомнений. Я хорошо знаю Антоныча. И вижу, что женщине под сорок, и она, конечно, не Кэтрин Зета-Джонс, но при определенных обстоятельствах я не прочь был бы послушать с ней хиты Рея Чарльза. Но даже если бы преуспел в этом, то все равно оказался бы вторым. Антоныч массировал здесь сердца два года.

– Вы надолго к нам? – собираясь выглядеть гостеприимной не в частности, а вообще, спросила женщина.

– Дня на три, Верочка, – с лаской большей, чем того требовали обстоятельства, сообщил Антоныч. – Примешь?

– Ой, да что за разговоры?! Конечно!

Я видел, я чувствовал – она не замужем и у нее сегодня праздник. Мне захотелось выпить. И побыстрее.

Надо сказать, все четверо мы отвечали всем требованиям для людей, остро нуждающихся в лечении, – над нами поднимались клубы перегара, в мятых костюмах и с пакетами, набитыми спиртным и провизией.

– Я поселю вас на втором этаже в лучшем номере!

Скорей бы. Меня по больной ноге бил пакет, и я чувствовал многообещающее постукивание по колену горлышка какой-то бутылки.

Верочка, она же Вера Николаевна – так представилась она для нас троих, оставшихся, чтобы было понятно сразу: для Антоныча я – Верочка, для вас – Вера Николаевна, – взяла кардиолога под руку, и мы, оставшиеся, стали подниматься вслед за ними по лестнице. Там нас ждало еще одно знакомство.

– Кусков, – сухо представился некто сорокалетний, протянув каждому из нас влажную ладошку. – Администратор. Очень приятно.

Врет, мерзавец, как нашкодивший семиклассник. По всему видно, что женат и что его-то праздник сегодня испорчен начисто. Мне взгляда достаточно, чтобы увидеть внутри него что-то подобное Эйяфьятлайокудлю. То, что из администратора сейчас не вылетает пепел, закрывая всю Московскую область, связано только с неожиданностью визита. Он потрясен и смят. Видимо, не из тех, кто смиряется с поражением мудро, без глубокой скорби. А вчера вечером, направляясь на ночное дежурство, наверняка брился, тщательно пробривая наименее недоступные места на рыльце, и кричал жене из ванной: «Дорогая, я прямо не знаю! Это дежурство так неожиданно. А я так хотел провести это воскресенье с тобой! В конце концов, я им скажу! Они не имеют права!» Но, заливая термос чаем, жена успокаивала несчастного трудоголика: «Ничего, ничего, раз нужно, значит, нужно… Как-нибудь потом…» Кусков долго еще не успокаивался, заводя себя гневом все сильнее и сильнее, и даже в прихожей порывался скинуть ботинки и начать звонить главврачу санатория с требованием прекратить этот беспредел – он администратор, а не дежурный врач! Но едва за ним закрылась дверь, как он почти побежал по лестнице, насвистывая что-нибудь из Киркорова. В машине его ждала бутылка армянского коньяка, коробка конфет и упаковка с тремя презервативами «Визит». Два были лишними даже при самом благоприятном для него раскладе. Но в такие минуты всем кажется, что и трех может не хватить. И тут нате. Нежданно-негаданно прикатывает какой-то джип, из него выползают четверо крепких мужиков, со жратвой, и Верочка уже вряд ли будет пить армянский коньяк. Скорее всего, выберет она «Хеннесси», что торчит из пакета вон того рыжего. Из моего пакета.

– Кусков, скажите старшей сестре, чтобы приготовила двести второй, – сказала Вера Николаевна, – черт с ней, я так ее буду называть, не Верочкой, раз такое дело, – и администратор окончательно сник.

– Господи, как же давно я тебя не видела, – продолжила она в своем просторном кабинете, где мы оказались, не дойдя до двести второго. – Ты по-прежнему играешь в шахматы?