Павлик - Олег Иванович Чапаев

мне, а чувствую: нелепость сплошная… Кого прошу, о чем? Плюнул, под одеяло забился, и – как в яму черную! Ни городов других, ни поля того, с кирхой и пулеметчиком!..

Он опять замолк. Игорь Сергеевич терпеливо цедил из рюмки граппу, но долго не выдержал:

– А дальше?

– Дальше? А дальше я лучше покороче, хотя тут покороче и не расскажешь, как ни старайся. Со снами у меня как в колею вошло: почти каждую ночь на поле том оказываюсь. Я и со счета уже сбился. А еще временами, редко правда, вот эта хрень творится стала – с городом! И не сказать, что я попадаю куда-то там, – Павлик неуверенно повертел головой. – Но и, как описать, не знаю. Cловно вспоминаю что-то. Как другая жизнь через эту, – он широким жестом обвел вокруг себя, – проступает! Через этот вот город – современный – я другую Москву будто бы видеть начинаю. Но именно что как сквозь стекло мутное! Словами не передать, тут видеть нужно! Хотя видеть такого врагу не пожелаешь, ежели честно. И на фоне этой дурной свистопляски еще и бизнес крутить приходилось, – он фыркнул, – на автомате, конечно. Я в командировки ездить перестал, ребят посылал… Реально страшно было: а если в командировке такая хрень случится, думаю? Вроде никакой разницы, в каком городе дураком станешь, но – я себя так успокаивал – в доме родном и стены помогают. А воспоминания мои, или видения, правильнее сказать, все идут и идут… Дома какие-то, дворы, каток вот перед глазами встает, – Павлик задумчиво покивал, – музыка играет… Знаете, каково это – с ума-то сходить? Идешь вечером по центру или в машине едешь, вокруг – вот она, Москва! А через миг – как дымка: тени непонятные, дворы чужие, лица людей, которых и не видел никогда вроде бы, а чувствую – знакомые. Но рассказывать-то долго можно, а словами здесь все равно передать ничего толком нельзя. Я тогда о Фредди очень много думал…

Игорь Сергеевич непонимающе взглянул на Павлика, и тот принялся с присущей ему горячностью объяснять:

– Ну группа была Queen, «Королева» то есть, солиста Фредди Меркьюри звали. У меня роман в институте был, – он усмехнулся и покачал головой, – самая первая и самая большая любовь моя. Такая, что аж до стен вертикальных, до боли жуткой… Влюбчивый я очень, как оказалось. А подруга моя – моложе меня на несколько лет, второкурсница – все меня к этим «Квинам» приучить пыталась. Очень уж она от Меркьюри млела, но я – ни в какую! Про него же, про Фредди Меркьюри, тогда слухов море ходило: педик, то, се… А у меня к этой теме с юности с самой неприятие! – Игорь Сергеевич на эти слова отреагировал понимающей чуть заметной улыбкой. – Вот я ей и говорю: «Ну его на хрен, педика твоего!» А она мне, – Павлик засмеялся, – «Тебе что, – говорит, – в постель с ним ложиться, что ли? Он же певец!» А я ей в ответ талдычу: «Он педик!» Чуть не до скандалов доходило с ней из-за этого, а потом, через какое-то время, она уже и ставить его песни бросила при мне. Да, видимо, от судьбы своей не уйти, как мудрые люди говорят… Вот я как-то раз по радио эту песню его и услышал – Show Must Go On. Шоу должно продолжаться вечно – если на наш, на русский, переводить. Не слышали?

Игорь Сергеевич согласно кивнул:

– Кто же не слышал! Хороша песня!..

– Хороша?! – Павлик возмущенно фыркнул. – Да она великая! Я как услышал – так ощущение, будто кожу с живого сдирают! А это, как потом я выяснил, последний альбом его, Меркьюри то есть, перед смертью… Вот я весь альбом тогда и проглотил одним махом. Потом еще книга попалась про него: как жил, как умирал, – он опять осунулся лицом. – Я тогда впервые, наверное, по мужику-то и заплакал… Читаю, как он этот последний альбом записывал, а в ушах – рев его этот: «Шоу должно продолжаться вечно!». Читаю – и слезы ручьем! Да не ручьем – рекой! Он же от СПИДа умирал – медленно, но верно. И вот я, – Павлик совсем заледенел лицом, – себя на его место поставил! Я давеча сказал, что о смерти после снов этих впервые задумался по-серьезному, выходит, врал. Вот тогда я о ней задумался в первый раз, наверное. Денег – тонны, все красавицы мира, все красавцы – твои, а ты уходишь медленно… В черную ночь Гамлета… Другой бы – оргии там напоследок, зажечь как-то, конец свой неизбежный хоть чем скрасить, а этот, – губы у него задрожали, – альбом последний записывает! И какой!.. – он в упор посмотрел на собеседника и покачал головой. – Мне тогда так стыдно стало, что впору – в петлю. Что ж я языком-то своим поганым про него молол чушь всякую: педик, еще что-то… А теперь вот слушаю песню эту про шоу вечное, по кругу ее пустил – и слезы градом! Я себя представил на его месте, и понял, что мне не до песен было бы, не до альбомов… А он, – Павлик потянулся за салфеткой и вытер подозрительно заблестевшие уголки глаз, – а он – такое! Знаете, как говорят: назло смерти, дескать? Так вот тот альбом не назло смерти, а вопреки! Какая там смерть, когда дух такой! Через всю смерть, через ужас этот – людям последнее, так сказать, послание. Человек! И с такой большой буквы, что я сам себе мерзостью показался. Ни хрена в жизни не сделал, кроме говна разного, а туда же! – он тяжело вздохнул. – Мы вот давеча про этих как раз говорили, которые с ориентацией нетрадиционной, и вы сказали, что больной это вопрос у меня. Нет, я вам точно скажу: нет у меня тут никакого больного вопроса! Если Фредди Меркьюри – Человек, так мне пох абсолютно, с кем он спит, как, почему… Он – Человек, а остальное не важно: педик он или гетеросексуал обычный…

Игорь Сергеевич едва заметно улыбнулся:

– Так что, я не понял, можно и человеком быть, и э-э-э… – он замялся, – нетрадиционной сексуальной ориентации, что ли, по-вашему?

– А почему нет-то? – откровенно удивился Павлик. – Запросто! Тут проблем нет, да и сбои бывают разные в природе. Если он вообще педиком был, Фредди Меркьюри-то! Со свечкой же никто не стоял. Вот пидором и человеком одновременно быть нельзя, это нонсенс! А геем-то и человеком одновременно – да запросто! Опять же, – он искоса взглянул на Игоря Сергеевича, – вы