Последний рыцарь короля - Нина Линдт

Спасала Катя: она выходила к гостям с самой естественной из всех улыбок, с легкостью уводила темы разговора от опасных подробностей и вопросов, легко намекала гостям, что им уже пора уходить. Я смотрела на нее, и хотелось крикнуть ей: «Верю, верю!»

Катрин Уилфрид оказалась такой милой, душевной и общительной, что дамы были от нее без ума. Они наперебой обсуждали с ней моды, сплетни, новости, а донна Анна в это время могла передохнуть и собраться с мыслями, пока внимание гостей вновь не переходило на нее. Донна Анна носила траур по сестре, поэтому не посещала приемы и праздники при дворе, но это не мешало ей быть в центре событий. Моя персона стала второй по обсуждаемости после короля, и – не на это ли рассчитывал Герцог? – король как-то раз пригласил меня к себе. Я шла к королю под руку с графом де ла Маршем, который вызвался сопровождать меня, и чувствовала, что вот-вот потеряю сознание от напряжения.

Фигура короля всегда казалась мне особенной: в моем представлении, то был человек недоступный для простых смертных, надменный, властолюбивый и строгий, тонкий интриган и опытный политик. Но, узнав поближе Людовика ІХ, я поняла, что он совершенно другой. Наш разговор больше был похож на непринужденную болтовню двух знакомых, хотя при этом мы строго соблюдали все надлежащие для подобного случая правила. Разве что одно удивило: король посадил меня в кресло напротив и, разговаривая, не смотрел свысока, а даже немного наклонялся, словно заглядывая в глаза. Я несколько раз умолкала, удивленная подобным движением монарха. Он вызвал меня, чтобы поговорить о разводе, слух о котором, вместе с остальными сплетнями о донне, дошел и до него. Король стремился разубедить меня, говорил, что брак, одобренный в церкви, закреплялся на небе и сохранялся до конца жизни, на что я, намекая на неверность мужа, отвечала, что подобные браки должны сохраняться и в душе супругов, если же один из них неверен, а пыл другого остыл, то сохранение брака было бы дважды лицемерием, а это грех. Людовик пристально изучал меня во время разговора, и под конец даже стало казаться, что вся беседа – это часть некоего допроса, в результате которого он должен вынести свое суждение обо мне.

– Вы ведь родились на юге Франции? – резко меняя тему, спросил он. Я заметила, как де ла Марш тревожно заерзал на кресле.

– Нет, сир, в Италии, но меня рано увезли во Францию, поскольку мой кузен Обер взялся воспитать меня после смерти отца, – невинная, как овечка, донна Анна смотрела на него небесным взором своих серо-голубых глаз.

– На юге Франции много лет процветает ересь, войны велись и ведутся даже сейчас. Как вы относитесь к альбигойцам, донна?

– Я к ним не отношусь, – я сделала нетерпеливый жест. – Сир, я католичка, в нашей семье никто не был связан с какой бы то ни было ересью.

Кажется, короля мой ответ удовлетворил. Он больше не возвращался к подобным вопросам и стал расспрашивать меня об Италии. Я с удовольствием рассказала про Неаполь, начиная с описания самого города и заканчивая особо произведшим на меня впечатление собором, где хранилась кровь святого Януария. Людовик сказал, что слышал от своего брата, что донна занимается благотворительностью. Донна Анна смиренно ответила, что то, что она помогает нескольким семьям, нельзя назвать благотворительностью и заботой о ближнем. Она лишь пытается сделать хоть кого-то более счастливым, и если Богу было угодно обеспечить ее всем, то она благодарна ему за это: у нее есть чем поделиться с людьми.

Сама я не совсем одобряла благотворительную расточительность донны, которой меня заставлял заниматься Герцог. Даже здесь, на Кипре, по вечерам у ворот собирались стаи нищих и попрошаек, и повар раздавал им еду, а донне приходилось подавать на пропитание направо и налево. Но в тот момент слова слетели с моих губ, будто ждали там своего часа. Королю скромность донны пришлась по вкусу, я заметила легкую улыбку, скользнувшую по его губам.

Когда мы шли домой, я спросила де ла Марша, как он думает, почему король вызвал меня и задавал такие вопросы. Де ла Марш ответил:

– Скажу вам чистосердечно, донна, как думаю, но могу ошибаться. Несомненно, некто из влиятельных особ недоволен вашим присутствием на Кипре. Кому-то сильно не по душе то, что вам уделяется столько внимания в городских сплетнях. Будьте осторожны.

Было очень жарко, и когда я наконец вошла в полумрак дома, прижалась к прохладной стене с облегчением. Катя сидела в кабинете, она заложила закладку в книгу, которую читала, и я рассказала про визит к королю.

Она ждала меня одна: Вадик пропадал в компании графини Артуасской, которая разгоняла скуку поклонением Уилфрида. Нам с Катей Вадик казался шутом, которого графиня держала при себе специально, чтобы позабавиться. Вадик действительно вел себя странно, полностью посвятив себя служению этой Даме. Не то, чтобы графиня была некрасива… но все же мы решили, что главным побуждением к подобному поведению является не красота графини, а желание Вадика во всем следовать пресловутым рыцарским кодексам.

– Донна Анна, – в дверях кабинета показалась Николетта, – к вам пришел герцог Бургундский. Передать ему, что вас нет?

С герцогом Бургундским я виделась в последний раз на похоронах Клементины. Мы не разговаривали, а лишь кивнули друг другу в знак приветствия. Что могло привести его вновь к дверям моего дома? Ведь я думала, что холодность, с которой я всякий раз встречала его, должна была герцога оттолкнуть.

Герцог Бургундский вошел в кабинет, поклонился мне, потом Кате и, к моему удивлению, сел возле нее сразу, как только я пригласила его присесть. Любопытно…

Я устроилась в самом дальнем кресле, чтобы посмотреть, как он выйдет из такого положения. Но было похоже, что он пришел не ко мне, а к Кате. По его изысканным и путанным фразам я не сразу распознала, в чем состояла суть дела, а когда поняла, то, вскочив, пересела сама поближе, чтобы участвовать в беседе.

Неслыханно! Вадик настолько увлекся своей игрой в рыцари, что попросил де ла Марша взять его под свое начало! Видимо, на это его толкнули постоянные упреки графини Артуасской, говорившей, что ей прислуживает не рыцарь, а паяц. Де ла Марш, уже достаточно обремененный рыцарями, не стал брать Вадика, но и отказывать ему не посмел – все же Вадик был единственным англичанином, прибывшим на остров, и, хоть и не был рыцарем, тренировался со всеми наравне. Хитрый граф поручил его герцогу Бургундскому, а тот, прекрасно понимая, что Вильямом Уилфридом движет желание понравиться графине Артуасской, решил прийти к его жене, чтобы узнать ее мнение по этому поводу. Если Катя откажет, то откажет и герцог, таким образом, Вадик окажется в еще более смешном положении, чем прежде. Но если он станет оруженосцем герцога, то впоследствии тот посвятит его в рыцари, и Вильям будет служить герцогу и Франции, сможет присягнуть на верность королю, участвовать в походе, служить своей Даме…

Катя слушала его спокойно, с непроницаемым лицом и восхитительным достоинством, а я еле сдерживала себя, чтобы не встрять в их разговор. Ясно было, что Катя попросит герцога отказать Вадику, но как?