Претендент - Ирма Грушевицкая

Эту методику часто называют псевдонаучной, но всё же некоторые из её постулатов были включены в программу повседневной математики, разработанную школьным математическим проектом Чикагского университета. А именно ту её часть, где говорится о психологической математике и рефлексах. Именно по данной программе занимались дошкольники старейшей частной школы Чикаго, половина студентов которой имели одного из родителя-преподавателя или сотрудника университета. Ник с братом заканчивали именно её.

Так что, да, перед Элис он не покривил душой — старый корпус Блейн-холл на Пятьдесят девятой улице он помнит очень хорошо. Мать преподавала в университете, и здание её кафедры располагалось в десяти минутах ходьбы. Сотни раз они с Лиамом прошли тем маршрутом. Не одну сотню миль намотали вместе с отцом до Аргонской национальной лаборатории, расположенной в двадцати милях от города. Там было не менее интересно, чем на кафедре у матери. Научные лаборатории и приборы, презентации, выставки и обучающие программы для школьников. Для мальчиков, видящих мир цифр в цвете, это была целая вселенная. Как же здорово, что его сын делает первые шаги в её познании.

Вечером того же дня Ник заехал к родителям. Он определённо затянул с этим визитом, а, тем более, с разговором, который давно должен был состояться. Оправдание было одно: он ещё не объяснился с Элис. Предложение подготовлено, как и аргументы, если девушка не захочет его принять. Главный из них — «почти пятилетний» парень, так похожий на самого Ника в детстве. И всё же он понимал важность оставить последнее слово за Элис — женщиной, в данный момент занимающей все его мысли.

Она была ещё большей умницей, чем представлялось в начале. Не самолюбивой, а самотной. Независимой, но не воинствующей. Ник видел, что Элис к нему тянет, но тот самый внутренний стержень, отмеченный при первой встрече, не даёт сблизиться, цепляется за малейший повод оставить за собой последнее слово. Последнее решение. Но решение и так оказалось за ней, пусть даже Элис и не осознаёт, что оно уже принято.

Вторую неделю в доме шёл ремонт. Ник давал ещё одну закончить все работы и её же на игру в гляделки. Пока они только смотрели друг на друга, общались как хорошие друзья, но даже между друзьями существует возможность прикоснуться друг к другу. Прикосновений Нику и не хватало.

Он помнил, как ёкало сердце всякий раз, когда Элис приникала к нему за поддержкой. Как он оборачивал вокруг неё руки. Как целовал сжатые зубы в попытке расслабить и успокоить и не оставлял своего занятия даже зная, что ответа не дождётся.

Сейчас они сделали шаг назад, но Ник так крепко закрепился перед оставленными позициями, что, захоти Элис отойти дальше, он ни за что бы ни позволил ей это сделать.

Так что, да — самостоятельность эта была ограничена узкими рамками жизни Элис и Лукаса, в которую он уже и так довольно хорошо вписался. Вот только этого для него явно не достаточно.

Медленно, но верно Ник перекраивал свою для того, чтобы два человека, привыкшие жить по-своему, безболезненно в неё вошли. Переделка дома, отказ от длительных рабочих поездок, составление рабочего расписания так, чтобы в любой момент быть доступным — всё это требовало усилий. Скажи кто-нибудь, что они того не стоят, и Ник рассмеялся бы этому человеку в лицо. Все последние недели он находился в приподнятом настроении, и с каждым днём оно всё улучшалось. А со звонком Элис вообще взлетело до небес.

И не то чтобы рухнуло, когда выяснилось, что его мать вот уже целый год обучает собственного внука. Просто Ник неожиданно понял, что в отношения между ним, женщиной, которая ему нравится и их сыном втянуто гораздо больше людей, чем думалось на первый взгляд. Для одних существование Лукаса станет потрясением. Для других — сам Ник в роли его отца. Но это данность. Реальность того мира, где он уже никогда не будет один принимать решения. С его стороны весьма недальновидно было не подумать об этом раньше.

В дверях его встретил отец.

— Своим звонком ты запустил на орбиту новую Звезду смерти. Мать уже два часа не пускает меня в кухню. Всучила яблоко и сказала дожидаться тебя. В четверг мы едим спагетти с фрикадельками, но сейчас оттуда пахнет цыплёнком с чесноком.

Запах жареной курицы всегда ассоциировался у Ника с домашним уютом. В фастфуде пахло не так, разницу он чувствовал. Мать покупала травы и специи в веганском магазине при ботаническом саде, и это был настоящий гурманский рай. Жаль, что жареный цыплёнок был едва ли не единственным мясным блюдом, которое она собственноручно готовила. Индейка на День благодарения и утка на Рождество не в счёт.

Отец умел куда больше. Добытую на рыбалке форель готовил только он. И оладьи по воскресеньям для них с Лиамом делал папа. Тесто и черничный сироп были покупными, но это совершенно неважно. Они жарили их втроём, зачастую перемазывая половину кухни. Мать в их вакханалии участия не принимала. Воскресное утро было её временем, когда она подолгу оставалась в постели, и им с братом занимался отец.

Ник обязательно предоставит отцу шанс заняться этим с внуком.

— Предупреждал же, что заеду ненадолго.

— Когда это её останавливало, — уныло бормотал отец, хвостикам семеня за Ником в сторону кухни, из которой раздавались божественные ароматы.

Мать как раз доставала цыплёнка из духового шкафа, отчего желудок Ника забился в секреторной истерике.

— О, дорогой, ты как раз вовремя. Цыплёнок почти готов. Достань овощи их холодильника и помоги отцу накрыть на стол. Не против, если сегодня поедим на кухне? В гостиной меняют шторы.

— Без проблем, мам.

Ник поддерживал любовь матери к традициям обедать в столовой, которая была совмещена с главной гостиной, и где проходили все приёмы, устраиваемые в родительском доме. Но всё же кухню он любил больше. Пусть даже она никогда не была любимым местом её хозяйки.

Вечно занятой на работе матери времени на готовку почти не оставалось. Они с братом рано освоили микроволновку и все прелести, что могли обеспечить коробки с замороженными продуктами. Телефон доставки еды был забит в быстром наборе на их домашнем аппарате. Но иногда в профессоре Коннели просыпались её ирландские корни, и она пекла потрясающий хлеб из соды и пахты и гуди — хлебный пудинг, обалденно пахнущий корицей, с густой шапкой свежих взбитых сливок.

Кажется, после смерти Лиама она больше ни разу его не готовила.

— Мне надо кое о чём вам рассказать. Это очень важно.

Руки матери застыли с тарелкой с картофельным пюре, которое она как раз передавала Нику, и, увидев, как в мгновение изменилось её лицо, он быстро его перехватил и поставил рядом.

— Всё в порядке, мам. Не волнуйся. Мне кажется, новость вам понравится. Вот только возможно, что после неё вы захотите оторвать мне голову.

— Прекрасное начало, — хрюкнул отец, с характерным щелчком выкручивая куриную голень из бедра. — Только не говори, что где-то на стороне у тебя подрастает отпрыск, и ты только что о нём узнал.