Жизнь прекрасна, братец мой - Назым Хикмет

— А ты хочешь братика, Эмине? Еще меньше тебя, будет называть тебя аблой.[47]

— Прямо сейчас, папа?

— Прямо сейчас не выйдет, но увидишь, однажды он возьмет и придет.

— Хочу, пускай приходит. Сначала мы его подстрижем, чтобы вошек не было, а потом я сошью ему одежку.

Измаил смотрит на Нериман, сидящую напротив него, щеки ее пылают. Он только сейчас обратил внимание на ее платье.

— Платье у тебя очень красивое, братец. Ну-ка, встань, посмотрю.

Нериман поднялась, встала перед Измаилом.

— Тебе в самом деле нравится?

— Нравится — не то слово. Ты сама сшила?

— А кто еще сошьет? Я, дружок, шью даже жене губернатора.

После обеда Измаил включил радио. Приемник на огромных батареях, привезенный Нериман из Стамбула.

— Ну-ка, послушаем, что говорит Москва?

Он прослушал сводку.

— А наши все наступают да наступают. Теперь попробуй останови их. Помнишь, что сказал поэт?

Эта армия — твоя, эта армия — моя,

это — наша армия трудовых людей!

Ах ты ж мать твою, ах ты ж мать твою! Мир прекрасен, братец мой!

Нериман повторила своим низким голосом:

— Мир прекрасен, братец мой.

Измаил понял, что он еще не целовал Нериман с тех пор, как пришел. Он прижался к ней, попытался обнять.

— Прекрати, не делай таких вещей при Эмине.

— А когда наша дочка спать ляжет? Насколько я знаю, детям положено рано ложиться спать.

— Я не хочу спать, папа.

— Что мы там еще сказали? О чем мы с тобой договаривались, братец?

Нериман уложила Эмине спать. Поцеловала в обе щеки. Входя в спальню, прошептала:

— Посиди немного рядом с дочкой.

Измаил сел на седир у изголовья Эмине.

— Ну-ка, давай закрой глазки.

Эмине закрыла глаза.

— Если сразу сейчас заснешь, я тебе завтра куплю волчок.

Эмине открыла глаза:

— А что такое волчок, папа?

— Ладно, куплю тебе не волчок, а куклу.

Эмине крепко закрыла глаза.

Измаил снял пиджак, сложив, положил его на белое покрывало седира. Встал, задул лампу, горевшую на столе, вышел на цыпочках из комнаты. Эмине спит, посапывая.

Измаил тихонько открыл дверь спальни. В спальне горел ночник. Нериман в постели. По шею натянула атласное одеяло. В больших черных глазах страх и любопытство. Измаил засомневался: «Погасить ночник или оставить?» Погасил. Разделся.

Нериман робко обняла мужа.

Измаил вернулся в хижину. Ахмед лежит, вперив взгляд в полоток.

— Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо.

— Я принес тебе пирамидон. Еще сказали, что кофеин и уротропин тоже хорошо помогают.

— Как ты объяснил, для кого покупаешь лекарства?

— Для себя. Продается без рецепта. Давай, выпей. Одну такую, одну такую и одну вот эту.

Ахмед проглотил таблетки.

— Знаешь, а твой дядя Шюкрю-бей сбежал.

— Да ладно!

— Ей-богу. Только сейчас услышал. Два дня назад сбежал в Европу.

— Как?

— Никто не знает. Говорят, помогли англичане. Потому что он с ними торговал.

— Компрадор из самых махровых.

— А его жена — твоя тетка, не так ли? — так вот, его жена…

— Да, моя тетка.

— Не открыла дверь полиции, говорит, покажите ордер на обыск. А у полицейских ордера нет. Они — силой. А она им: «Сейчас буду стрелять из окна!» Вот это женщина, братец.

— В роду моей матери все женщины такие. Когда я должен был появиться на свет, в наше ялы в Юскюдаре нагрянули сыщики султана Хамида.[48]Дед мой был как-то связан со сторонниками Намыка Кемаля.[49]Он был моложе их, но очень любил Намыка Кемаля, а особенно Зия-пашу.[50]В доме хранились не то какие-то статьи, не то стихи. Мать схватила все бумаги и спрятала под свой матрас. А сама легла в кровать. Когда сыщики вошли в комнату, она закричала: «Убирайтесь вон, бесстыжие негодяи! Как вы посмели войти в спальню мусульманки? Немедленно не уберетесь — я вас всех убью!» И взяла отцовский пистолет с комода. Тот пистолет до сих пор у нас хранится. Ржавый шестизарядный револьвер. Я всегда спрашивал: «Отец, зачем он тебе?» — «Чтобы воров пугать», — говорил отец. Но он вроде меня, стрелять не умеет. А откуда боязнь воров у него была, знаешь? В свое время он видел картинку во французском журнале «Иллюстрасьон» — в Париже среди ночи воры пробираются в квартиру и хладнокровно режут хозяев в спальне. Но дело, конечно, не в том, что он видел этот рисунок. Насколько мать у меня смелая, настолько же пуглив мой отец…

Ахмед не знает, что его отца в Стамбуле забрали в Полицейское управление на допрос, где били и пытали, пытаясь узнать, где сын. И не знает того, что, хотя отцу было известно, что сын в Измире, он об этом не сказал.

— Отца из-за меня выгнали с работы, еще когда я был в Москве. Он, бедный, мог бы стать послом, а теперь управляет гостиницей у одной скотины.

— Тебе помогли лекарства?

— Пока нет. Но наверняка помогут. Спасибо, Измаил.

Знаю, что ни одно из этих лекарств не поможет. Как может пирамидон помочь от бешенства? Уверен ли я, что болен бешенством, что все эти боли, жар — признаки его? Уверен ли я на все сто? А был ли Петросян уверен на все сто, что болен раком? Не был он уверен, знал об этом, но уверен не был, не верил он в свою болезнь на все сто… А когда поверил… А уверен ли я на все сто, что Петросян покончил с собой? Как только я буду уверен на все сто, что я болен бешенством, когда поверю в это, то приму сразу двадцать таблеток снотворного…