А если это был Он? - Жеральд Мессадье

И он прервал связь.

— Что вы собираетесь делать во Франции? — спросил он Эмманюэля после бесконечно долгого молчания.

Дерзость вопроса ошеломила полицейских.

— Мир движется к небывалой катастрофе, — ответил Эмманюэль. — Битва развернется на трех фронтах: один — в исламском мире, истинный центр которого — Пакистан, другой — во Франции…

Именно в этот момент разъяренный Адриен Дюфор-Жолли, министр внутренних дел, сменивший на посту Франсуа Карески, вошел вместе с четырьмя сопровождающими в комиссариат Семнадцатого округа и окинул сцену взглядом.

Что-то тут было не в порядке.

Во-первых, префект полиции сидел на одной скамье с задержанным, что было немыслимо.

Далее, бригадир и прочие стражи порядка скандально этому попустительствовали.

Наконец, сам задержанный преспокойно и дерзко мерил его взглядом.

— Господин префект, — гневно начал министр, — я бы хотел знать…

— Сядь, министр, — оборвал его Эмманюэль.

Дюфор-Жолли уставился на него, оторопев.

— Вы ко мне обращаетесь?

Эмманюэль кивнул.

— Но я вам запрещаю…

Выражение на лицах префекта полиции и полицейских отбили у него охоту продолжать в подобном тоне.

— Адриен, — сказал префект полиции, — сядьте рядом с Иисусом.

— Вы в своем уме? Вы все тут с ума посходили? Немедленно отведите этого типа в камеру!

Он наклонился, чтобы схватить руку Эмманюэля и самолично оттащить за решетку. А схватив, вдруг застыл.

— Призрак… — сказал он задушенным голосом, — Призрак!

Он попятился, по-прежнему недоверчиво глядя на Эмманюэля.

— Чего вы хотите? — спросил он через какое-то время. — Вы уже два раза появлялись на телевидении, сея в этой стране беспорядок. Явились, чтобы разорить ее? Тогда нам нужен кто-то умеющий изгонять нечистую силу!

— Ваши души уже разорены, — возразил Эмманюэль, — Их-то я и пришел спасти.

— Не вижу, как вы можете спасти души, создавая безработицу, — сухо возразил Дюфор-Жолли. — Впрочем, мы не знаем, кто вы на самом деле, раз вы совсем бесплотный.

У бригадира и полицейских аж дух перехватило при этих словах. Сопровождавшие министра начальник его канцелярии и секретарь невольно восхитились твердостью своего начальника.

— Позовите священника, — приказал он своему секретарю. — Все равно какого. Хотя нет, вызовите сюда кардинала-архиепископа монсеньора Менье.

Эмманюэль наблюдал сцену с самым безмятежным видом. Секретарь вышел, чтобы позвонить.

— Разумеется, вы можете уйти, если не хотите встречаться со священником нашей церкви, — заявил Дюфор-Жолли.

Он явно принимал Эмманюэля за призрак какой-то иной, таинственной религии.

— Несчастный человек! — вздохнул Эмманюэль.

Бригадир возопил:

— Как же я после всего этого смогу ходить к мессе?

Министр смерил его взглядом. Благочестие какого-то бригадира полиции не входило в его должностные функции.

Было около полудня, когда кардинал-архиепископ Менье прибыл в комиссариат на улице Трюффо, двери которого были заперты уже целый час. Объявление, вывешенное на них, просило публику обращаться в комиссариат на улице Гурго; туда же отсюда были переведены и правонарушители, и часть личного состава.

Машину прелата задержала манифестация девиц, размахивающих транспарантами со словами: «Мария Магдалина тоже была шлюхой», что повергло иерарха церкви в глухое раздражение.

Министр Дюфор-Жолли тоже был в скверном расположении духа: впервые на своей памяти он имел дело с иностранцем, которого нельзя было выслать.

Отозвав министра в сторонку, префект попытался убедить его не раздражать незваного гостя, которого и без того трудно держать в руках, а переложить ответственность за переговоры на кардинала-архиепископа.

Премьер-министр был уже наверняка извещен о невероятной встрече в комиссариате Семнадцатого округа.

Кардинал-архиепископ Менье сдержанно приветствовал обоих представителей Республики и направился к Эмманюэлю, который по-прежнему сидел на скамье. Он вытянул бледную шею, и его темные глаза пристально вгляделись в колоритное небритое лицо человека, объявившего себя Иисусом. Осенил себя крестным знамением, наблюдая за его реакцией.

— Вы Христос? — наконец вымолвил он, не веря собственным ушам.

Эмманюэль покачал головой.

— Это прозвание было добавлено к моему имени гораздо позже. Я не сообщу тебе ничего нового, Жан-Игнас, сказав, что никогда не был помазан. Я не был ни царем, ни первосвященником, так что для моего помазания не было причины. Я — Иисус, Еммануил, сын Марии и Иосифа.

Кардинал сглотнул слюну.

— Ты воплощен?

— Я всегда был воплощен, не лови меня в богословские силки, — ответил Эмманюэль, улыбаясь, — Здесь я в теле славы. Ты ведь знаешь, что такое «тело славы»?[36]

Менье кивнул.

— Но… как ты можешь нам это доказать?

— Какие доказательства вам нужны, скудоумцы? Следы от гвоздей?

Он вытянул руки, и кардинал-архиепископ ясно увидел шрамы на запястьях. Он тут же вспомнил об одном конфиденциальном отчете, поступившем в папскую канцелярию, где упоминалось о подобных же шрамах на запястьях мусульманского проповедника в Пакистане. Неужели это тот же человек? Прелат попытался взять запястье в руки, но оно прошло у него сквозь пальцы. Он хрипло вскрикнул и отшатнулся.

Министр внутренних дел и префект тоже наклонились, чтобы взглянуть на рубцы поближе, и стукнулись головами.

— Но ведь шрамы на запястьях? — удивился Менье.

— Разумеется, Жан-Игнас, потому что туда и вбивали гвозди. Ладони разорвались бы под тяжестью тела. Неужели ты так мало знаешь о моей казни? Хочешь взглянуть на мои ступни?

Не дожидаясь ответа, Эмманюэль расшнуровал свои кеды, потом снял носки, и каждый увидел следы крестных гвоздей.

Менье снова перекрестился. Министр провел рукой по лицу. У бригадира и полицейских в глазах стояли слезы.