Моя чужая жена - Ольга Карпович

– Не доставайся же ты никому, — болезненно усмехнувшись, пробормотал Никита.

– Что? — не расслышала Аля.

– Знаешь, может, ты и права. — Никита взял с подоконника спичечный коробок, подбросил его вверх и поймал раскрытой ладонью. — Может, это из-за тебя у меня ничего не получается… — И, картинно хлопнув себя по лбу, продолжил: — Точно! Как мне раньше это в голову не приходило! Вот как только ты появилась, все сразу и пошло наперекосяк.

Он схватил Алю за плечи, сильные пальцы грубо впились в кожу, оставляя синяки. Никита вплотную придвинулся к Алиному ошеломленному лицу и прошипел со злостью:

– Ведьма ты, что ли?

Аля невольно отшатнулась от темного огня, горевшего в его глазах. Когда-то в такие моменты он очень пугал ее, казалось, он способен на любую жестокость, так сильна в нем эта клокочущая в груди ярость. Но, прожив с Никитой почти три года, Аля научилась не бояться этих его внезапных вспышек. Это ведь не что иное, как гнев ребенка, у которого отобрали любимую игрушку. Вот он кричит, топает ногами, молотит кулаками по подушке, а через мгновение игрушка уже забыта и злость его рассеялась, будто ее и не было.

– Ведьма? — хрипло вопрошал Никита, заглядывая ей в глаза.

И Аля повела плечами, высвободилась из его цепкой хватки, сказала спокойно, со смешком:

– Я рада, что ты наконец это понял.

И слова ее отрезвили Никиту. Он фыркнул и, вжав голову в плечи, пошел в дом, бросив на ходу:

– Что ж, ладно. Значит, скажу отцу, чтобы только один билет заказывал, на меня…

Небо над темно-зеленым частоколом леса начало медленно розоветь. В окно потянуло утренним холодком. Засвистела в зеленых еще ветках рябины первая проснувшаяся птица. Прошла по улице дачного поселка пожилая молочница, позвякивая тяжелыми бидонами.

Никита ткнул последнюю сигарету в ощетинившуюся окурками пепельницу и, легко, беззвучно спрыгнув с подоконника, провел рукой по деревянной раме окна.

Как будто в насмешку судьба распорядилась так, чтобы их последнюю ночь они с Алей провели в той же комнате, что и первую — ту далекую серебристо-лунную ночь, когда ему казалось, что удалось отвоевать эту девушку, присвоить себе навсегда. Вот и на старых выгоревших обоях еще видны темные прямоугольники от плакатов музыкальных групп. С этой стены скалился Мик Джаггер, а вот здесь, на тумбочке, стоял бобинный магнитофон. А на этот подоконник влезла тогда Аля, изображая Наташу Ростову. Жизнь, конечно, самый лучший режиссер. Внимательный к деталям, точный и беспощадный.

Никита со злостью ударил кулаком по постели. Аля зашевелилась во сне, вздохнула, переворачиваясь на другой бок.

А может быть… Вдруг она передумала? Потому и лицо ее так умиротворенно, потому и улыбается во сне. Не вскрикивает, как обычно. Может быть, сейчас, через пару минут, она откроет глаза, потянется к нему и произнесет небрежно:

– Никит, поехали вместе, а?

Он напряженно смотрел в лицо жены, и под действием его взгляда веки ее задрожали, дыхание стало прерывистым, она заметалась на постели, вцепилась пальцами в край пододеяльника, судорожно всхлипнула.

– Ты что? Ты что? — прошептал Никита, гладя ее плечо. — Тише, успокойся, я здесь.

Но Аля, все еще во сне, выдохнула:

– Митя! Митя… Не уходи…

И Никита отдернул руку, словно обжегшись. Затем быстро стянул джинсы и лег рядом с Алей, но так, чтобы не касаться ее тела.

Аля вскрикнула и проснулась. Села на кровати, прижимая ладони к лицу, выровняла дыхание, покосилась на мирно спящего рядом Никиту. Кажется, не разбудила. Она решительно тряхнула головой, встала, высунулась в окно, с наслаждением вдыхая утренний воздух. Посмотрев на часы, подошла к кровати, склонилась над спящим мужем и позвала его вполголоса:

– Никита, пора!

И глаза его в ту же секунду распахнулись, и Аля невольно отшатнулась, ошеломленная их измученно-просящим выражением. Словно в последний раз пытался Никита остановить, удержать ее. Она мотнула головой, продолжая уверять себя: «Так будет лучше. Для всех будет лучше», и сказала ровно:

– На самолет опоздаешь.

Знакомая «Волга» поблескивала белым боком у ворот. Никита выволок на крыльцо два объемных чемодана и, кряхтя, потащил их к машине. Навстречу ему уже спешил шофер, поздоровался, принял у Никиты чемоданы и понес их. Никита вернулся в дом, снова появился на крыльце с небольшой матерчатой сумкой. Вслед за ним во двор спустилась Аля.

Они молча, почти не глядя друг на друга, шли к воротам. О чем теперь уже говорить, когда все решено и подписано. И так странно, неуютно и пусто на душе, словно только что навсегда закрыл за собой дверь старого привычного и любимого дома.

«Не бросай, не бросай меня, любимая, счастье мое, как же я без тебя…» — хотел крикнуть Никита, но вместо этого лишь кивнул на кусты у забора.

– Смотри, как сирень разрослась.

И Аля чуть улыбнулась, сказала словно про себя:

– Да… Верните головной убор, он дорог мне как память.

Никита весь сжался от ее слов и зашагал быстрее. Подойдя к машине, он склонился над багажником, помогая шоферу укладывать вещи.

– Не спешите вы так, четыре часа еще до самолета, — усмехнулся в усы водитель. Должно быть, думал, что Никите не терпится отвязаться от благоверной и отбыть в царство командировочной свободы.

– Никит, а зачем столько вещей? — удивилась Аля. — Куда тебе два чемодана да еще и сумка?

Никита выглянул из-за крышки багажника, ухмыльнулся, глядя на нее с непривычной злой издевкой, и медленно произнес:

– Ну как же… Один чемодан мой, другой — папин…

– Папин? — Губы у Али онемели.

– Папин, — с деланым простодушием кивнул Никита.

И, отметив Алино ошеломленное лицо, не сдержавшись, хохотнул:

– Как? А он разве не сказал тебе, что тоже едет?

Но Аля уже развернулась и побежала к дому, не помня больше ни о Никите, ни о соблюдении принятых ими правил игры. Сердце бешено колотилось в висках, во рту пересохло. Она споткнулась о торчавший посреди дорожки корень дерева, но удержалась на ногах и, взбежав по ступенькам крыльца, влетела в дом.

На веранде Глаша сметала со стола крошки после завтрака. Она оглянулась на застывшую в дверях Алю, бледную, с сумасшедшими глазами, всплеснула руками:

– Господи, Алюшка, что ты? Ай случилось чего?

Аля промолчала, быстро прошла через веранду в дом, на секунду остановилась в дверях пустой, залитой солнцем гостиной и быстро взбежала вверх по лестнице. Прошла по коридору, заглянула в их с Никитой комнату, распахнула дверь Митиной спальни — никого.

Да где же он? Прячется от нее, что ли? За все эти дни не сказал ни единого слова и даже теперь не счел нужным поставить в известность, что уезжает… Да разве можно так с живым человеком?