Королева Бланка - Владимир Москалев

Тибо был очарован. И если раньше он пленился красотой дамы своего сердца, то нынче он был восхищен речью Бланки, говорившей, по его твёрдому убеждению, не хуже Гортензия[21]. Ему казалось, что перед ним Мария Магдалина, вопреки запрещению ставшая лидером[22]. Чувствуя, что совсем теряет голову от любви, не в силах отвести глаз от королевы, он едва не упал перед ней на колени, протянув вперёд руки, точно к царице Небесной. Мысль о том, что они не одни, удержала его.

Когда присутствующие стали расходиться, Тибо поймал на себе долгий, нежный взгляд Бланки. Не понять было невозможно: она просила его остаться.

— Моя королева, — воскликнул он, когда все вышли, — я ваш пленник! Приказывайте мне, располагайте мною! Мне никогда не встретить такую, как ты, моя любовь… Прости мне этот тон и некоторую вольность. Мы столько времени знакомы… Нам уже нельзя на «вы». У меня не выходит.

— И у меня, — тихо ответила ему Бланка, даже не пытаясь высвободить своих ладоней из рук Тибо. — Как видишь, я согласна. Но только когда мы вдвоём. И не в ссоре.

— Я принимаю игру. А ссор не будет. Скажи, и я сделаю так, как ты повелишь.

— Ты и сам поймёшь, когда не стоит переступать черту. А сейчас спой мне что-нибудь. Слушая, я отдохну.

Тибо спел две песни и через некоторое время ушёл. Уходя, он дружески подмигнул Бильжо. Тот ответил лёгким кивком.

В скором времени Тибо был дома, в Провене. Агнессу уже обо всём оповестили верные слуги. Она не ревновала, считая это глупостью. Её обрадовал поступок супруга, перед которым блекло всё остальное. Пусть себе любит королеву сколько угодно, если это идёт на пользу державе. Что до постели, то Бланка не позволит себе этого, во-первых, помня о своей дружбе с графиней де Боже, во-вторых, не желая давать пищу придворным сплетникам и тем самым ронять свой престиж. Это — самое страшное, и этого боялась королева-мать. Вельможи, враги короны будут всегда, в конце концов, их можно усмирить. Но не усмиришь народ, который подхватит слухи и разнесёт их по городу, а потом и за его пределы. Появятся стишки, песенки, памфлеты. Ей надлежит быть выше этого, иначе не вельможи — народ сметёт её! И самым ужасным в её положении может быть сплетня, к помощи которой прибегнут мятежники, отбросив мысли о восстании. Сплетня порождает неверие, а оно родит зубоскальство — самое страшное оружие. Меч рубит тело, насмешка калечит душу; нанесённые мечом раны можно излечить; смехом, презрением — никогда!

Агнесса, весьма неглупая, не беспокоилась в этом отношении за супруга. Как женщину она очень хорошо понимала Бланку и сама себе признавалась, что не станет закатывать истерики, даже узнав об адюльтере. Что с того, в конце концов? Не распалась же семья. Зато королевство приобрело сильного союзника, способного одному выступить против Бретани ли, против Булони или Марша — всё равно.

Такою предстаёт перед нами Агнесса де Боже. Её не могло ни поколебать, ни остановить ничто в деле преданности интересам короны. Ради этого она готова пожертвовать всем, даже жизнью. Очень скоро королева-мать поймёт это и попытается спасти её от убийцы… но будет поздно.

Тибо не удивился, увидев супругу приветливой, с лёгкой улыбкой. Она молча ждала его, стоя у окна. Он подошёл.

— Наконец мы вместе. В последнее время вас трудно застать дома.

— Так же, как и вас, — ответила она.

— Вы сами знаете, какое путешествие пришлось мне совершить.

— Знаю. Но я поступаю, как вы. Едва вы уезжаете, я тоже отправляюсь странствовать. Что мне делать, вправду, если супруга нет дома?

— Что-то я не замечал раньше такой привязанности ко мне.

— А я не замечала вашей патологической преданности врагам короны. Вы, кажется, влюблены в королеву-мать? Ну так и любите на здоровье! Чего вы мечетесь, будто щепка в воде, которая не знает, что лучше: быть выброшенной на берег или позволить волне унести её в открытое море?

— Я выбрал свой путь.

— Преклонив колено у ног вдовствующей королевы, петь ей о любви?

— Но и вы не пожелали отстать от меня. Предметом вашего увлечения стал, если не ошибаюсь, её верный страж?

— Мне захотелось заставить вас ревновать. Это верный признак того, что вы всё ещё любите свою жену. Для женщины нет ничего важнее проявления к ней любви со стороны человека, с которым её связывают брачные узы и которого она предпочитает всем другим мужчинам.

Тибо был тронут этим признанием. Он не мог и представить себе, что супруга в такой простой форме даст ему доказательства отсутствия всяких помыслов об измене. Беседы с Бильжо и королевой-матерью служили тому лишним подтверждением.

— Простите меня, Агнесса. Я подозревал вас…

— А теперь?

— Я знаю всё. Я был слеп. Бывшие союзники заставили меня поверить в вашу измену.

— Тот, чьи помыслы хитры, лживы и корыстолюбивы, не может быть союзником такого человека, как вы.

— Слишком поздно я понял это, но смог исправить свою ошибку.

— Любовь помогла вам? Досадно, что не к супруге.

— Поймите, Агнесса, что королева — не возлюбленная моя и не любовница, она — дама моего сердца! Каждый рыцарь в наше время верен даме…

— Молчите! — Она зажала ему пальчиками рот. — Довольно об этом. Разве я вас виню? У вас может быть сколько угодно таких дам, но любить по-настоящему надлежит только одну и верным быть только ей, матери детей ваших, супруге перед Богом, той, которая, как ни удивительным это может вам показаться, любит вас.

Тибо схватил руку жены и припал к ней жарким поцелуем. Она молча смотрела на него. Она давно ему всё простила, даже былую измену короне, и была твёрдо уверена, что впредь он не решится на такой шаг.

— Отныне, Агнес, мы с вами в одном лагере, — тёплыми глазами смотрел на неё Тибо. — Я рад, что с этого дня наши отношения из холодных станут тёплыми, ибо они будут согреты обоюдной любовью.

— И преданностью государю, не так ли?

— Я больше не нарушу свою клятву, которую дал королю в лице его матери.

Кивнув с улыбкой, она ответила ему:

— Надеюсь, отныне у меня не будет повода обвинить вас в измене короне, а у вас — следить за мной, подозревая меня в неверности.

В начале мая нового, 1227 года, к королеве пришёл Гёрен. Бланка сразу же велела впустить его: он не явился бы без намерения сказать нечто важное.