Информаторы - Брет Истон Эллис

— Мартин, ты меня еще использовать как-то будешь?

— Нет, детка, я тебя уже до самого донышка использовал, — отвечает Мартин. — Ты, конечно, была великолепна, но я тебе как-нибудь звякну.

Она кивает, улыбается, уходит.

— Интересная вообще-то, — замечает Леон, глядя ей в спину. — Ты ее окучил, Рокко?

— Не знаю, — отвечает тот.

— Да, вообще-то интересная, в форме, еблась со всеми, кого я знаю, ангел во плоти, с трудом вспоминает свой номер телефона, как мать зовут, как дышать, — вздыхает Мартин.

— Я о том, что я б ее с легкостью выеб, — объясняет Леон.

Девушка на подушках, которая как бы знает Леона, смотрит в пол.

— И ты бы тем самым выеб глубоководную впадину. — Мартин зевает, потягивается. — Чистую, смутно-талантливую впадину. Но все-таки впадину.

Я снова прижимаю ладонь ко лбу, потом сую руку в карман.

— Ну, — говорит Мартин, — все это очень освежает. Чем мы тут заняты, Леон? А? Чем мы тут заняты?

— Не знаю, — пожимает плечами Леон. — Чем мы тут заняты?

— Я тебя спрашиваю — чем мы тут заняты?

— Не знаю. — Леон все пожимает плечами. — Не знаю. Вон его спроси.

Мартин оборачивается ко мне.

— Я тоже не знаю, чем мы тут заняты, — пугаюсь я.

— Ты не знаешь, чем мы тут заняты? — Мартин смотрит на Леона.

— Черт, — отвечает Леон. — Потом обсудим. Надо бы перерыв. Я как-то проголодался. Кто-нибудь знает кого-нибудь, у кого пиво есть? Хэл, у тебя пиво есть? — спрашивает он оператора.

— Накрылась дымовая машина, — отвечает оператор.

Мартин вздыхает.

— Послушай, Леон.

Леон смотрится в зеркальце, разглядывает прическу — громадный, жесткий, белый помпадур.

— Леон, ты меня слушаешь? — шепчет Мартин.

— Да, — шепчет Леон.

— Ты меня слушаешь? — шепчет Мартин.

Я шагаю к двери, мимо девушки на подушках, которая льет воду из бутылки себе на голову — трудно сказать, печально или нет. Спускаюсь по лестнице, прохожу мимо девушек на ступеньках, одна говорит: «Какой „порш“», — а другая: «Какая задница», — и вот я уже в машине и отъезжаю.

Прикончив часть салата из десяти видов латука — она только его и заказала, — Кристи упоминает, что Томми из Ливерпуля в прошлые выходные нашли где-то в Мексике и, пожалуй, есть намек на преступление, потому что у Томми вся кровь вытекла, и горло перерезано, и не хватало органов, хотя мексиканские власти заявляют, что Томми «утонул», а если даже не совсем утонул, то «покончил с собой», но Кристи уверена, что он совершенно точно не тонул, и мы сидим в каком-то ресторане на Мелроуз, у меня кончились сигареты, а Кристи, не снимая темных очков, сообщает, что Мартин — славный парень, и я не вижу, куда она смотрит, но, может, все равно это ничего бы не объяснило. Она что-то говорит насчет кошмарного чувства вины, и нам приносят чек.

— Плюнь, — говорю я. — Я вообще-то не то чтобы жалею, что ты об этом заговорила.

— Он славный парень, — говорит она.

— Ага. Славный.

— Не знаю, — говорит она.

— Ты с ним спала?

Она вдыхает, смотрит на меня.

— Он вроде как «остановился» у Нины.

— Но он говорил, что Нина, ну… чокнутая, — сообщаю я. — Мартин мне говорил, что Нина чокнутая, она своего ребенка заставляет до опупения в гимнастическом зале заниматься, а ребенку четыре года. — Пауза. — Мартин говорил, пришлось его в спортзал записывать.

— А что — если он ребенок, ему не надо быть в форме? — спрашивает Кристи.

— Ясно.

— Грэм, — говорит она. — Мартин — это фигня. У тебя просто всю неделю истерика. Я с тобой не могу, когда ты сидишь в кресле, молчишь и вертишь в руках большой авокадо.

— Но мы же вроде встречаемся как бы, или что? — спрашиваю я.

— Наверное, — вздыхает она. — Ну вот мы вместе. Я сейчас с тобой вместе ем салат. — Она умолкает, опускает Мартиновы «уэйфэреры», но я все равно на нее не смотрю. — Плюнь на Мартина. Кроме того, какая разница, если мы с другими встречаемся? Не говори, что тебе есть разница или что мне есть.

— Встречаемся или ебемся?

— Ебемся. — Она вздыхает. — Я думаю. — Пауза. — Наверное.

— Ладно, — говорю я. — Кто знает, верно? Потом она спрашивает — улыбаясь, растирая мне мышцы живота маслом для загара:

— А тебе не все равно было, спала я с ним или нет? — А затем: — Неплохо очерчено.

— Все равно, — в конце концов отвечаю я.

Меня будит стрельба. Смотрю на Мартина — тот лежит на животе, голый, дышит ровно, между нами Кристи, а еще две пушистые пятнистые кошки и морская свинка — я ее раньше не видел, на ней крошечное бриллиантовое ожерелье. Еще пара выстрелов, и Мартин с Кристи вздрагивают во сне. Вылезаю из постели, натягиваю «бермуды» и футболку «Флип», на лифте спускаюсь в вестибюль, надеваю солнечные очки, потому что глаза опухли. Двери лифта разъезжаются — еще два выстрела. Я медленно иду по темному вестибюлю. Ночной портье, загорелый блондин, лет, наверное, двадцати, с плеером на шее, выглядывает из дверей наружу. Снаружи на Уилшир перед многоквартирным домом напротив стоят семь или восемь полицейских машин. Из дома доносится еще выстрел. Портье ошеломленно таращится, раскрыв рот, в наушниках — «Жуткие тяготы».[71]На конторке мерцает большой синий коктейль «чавк».

— Что творится? — спрашиваю я.

— Не знаю, — отвечает портье. — По-моему, у какого-то мужика там жена и он типа грозится ее убить, что ли. Что-то такое. Может, уже убил. Может, он уже кучу народа поубивал.

Я подхожу ближе — главным образом потому, что мне нравится песня у него в наушниках. В вестибюле так холодно, что у нас пар идет изо рта.

— По-моему, там спецназ в доме, уговаривают его, — прибавляет портье. — Лучше б вы дверь не открывали.

— Не буду, — обещаю я.

Еще один выстрел. Еще одна полицейская машина. Потом «скорая». Из фургона вылезает моя мачеха — была мачехой десять месяцев, мы в итоге переспали пару раз. Мачеха на свету, перед камерой. Я зеваю, содрогаясь.

— От выстрелов проснулся? — спрашивает портье.

— Ага, — киваю я.

— Ты на одиннадцатом живешь, верно? К тебе часто ходит парень, который клипы снимает, Джейсон, что ли?