"Царство свободы" на крови. "Кончилось ваше время!" - Алексей Волков

Судя по виду — почти сплошь иностранцы. С какого-то момента власти решили, что ни к чему простым свободным гражданам свободной страны покидать ее пределы. Едва не каждый так и норовит там остаться, а разве можно допустить подобное положение вещей? И потому работали полным ходом всякие комиссии и комитеты, в чью задачу входило проверить желающих на предмет контрреволюционности и многое другое. Пройти все препоны удавалось единицам, остальным отказывали в лучшем случае, а то и сажали за какой-то всплывший грех, вроде нелестного высказывания о порядках или косой взгляд в сторону портретов политических деятелей.

Грош цена той свободе, которая не умеет защищаться.

Большинство прибывших в последних, третьеклассных вагонах, которым суждено быть тут отцепленными, разумеется, были местными, и сейчас они волокли тяжеленные баулы мимо вокзала — в город. Дальше пути им заказаны, но хоть на какие-то расстояния можно перемещаться без всяких запретов. В свете царившей безработицы и повальной нехватки всего, подобные поездки для многих являлись единственным способом прокормить семью. Тут — дешевле купил, там — дороже продал, вот и заработал на кусок хлеба. И кем ты был в старые годы, рабочим, приказчиком, чиновником или инженером, никого не трогает.

Кто был ничем, тот станет всем. В полном согласии с песней.

Чижевский уже собрался уходить, когда заметил группу польских военных. Очередная миссия в соседнюю страну, не иначе. Гордые, надменные, в характерных конфедератках, они оглядывались, словно победители, и случайную станцию по пути считали безвозвратно своей.

Ничего не поделаешь. Отношение к стране формируется от господствующей там власти. Иную ненавидят, однако считаются с ней, иную не замечают в упор.

От вышагивающих офицеров внезапно отделился один, устремился к уходящему капитану, и поневоле пришлось остановиться и повернуться к нему.

— Василий, не узнаешь? — Поляк радостно остановился рядом.

— Казимир?

Рукопожатием не обошлись, прочувственно обняли друг друга. Мундир — одно, но коли объединяют воспоминания… Да и форма когда-то на обоих была одинаковой — включая полковой знак. Были времена, был славный Ингерманландский гусарский. А уж как он в войну гремел — австрийцы и германцы наверняка до сих пор забыть не могут.

Счастливые времена…

— Ну, как ты? — первым спросил Краевский. — Смотрю, все служишь?

— Куда я денусь? Да и ты, если не считать формы…

Сказано было без укоризны, но Казимир на всякий случай отозвался:

— Так и на тебе она иная. Странно, офицеры одного полка вдруг оказались военнослужащими двух разных армий.

И дружные невеселые улыбки. Кто мог предполагать, что единая прежде судьба станет разной в зависимости от происхождения и случайностей, занесших на тот или иной кусок бывшей необъятной страны того или иного человека?

Россия ведь не исчерпывается Москвой с прилегающими территориями.

— Подожди. Тут ведь должен быть ресторан. Давай хоть посидим, пока поезд стоит.

Чижевский невольно замялся. По правде говоря, его средств не хватало на самые скромные посиделки в любом заведении.

— У меня все равно рубли остались, — кажется, понял затруднения Краевский. — Не в Польшу же их везти! Там их даже не поменять толком. Больно курс низок. Подожди, только у начальства отпрошусь.

Несколько фраз, кивок в ответ, и старинный однополчанин снова рядом.

— Ну, как ты?

Уже звучавший вопрос был задан одновременно. Даже заказ еще не принесли. Просто на сей раз в ответе подразумевались подробности.

— Уже подполковник. Состою при штабе. Вот, посылали с миссией к вам, — Казимир с некоторой виной покосился на нарукавные нашивки приятеля.

Разумеется, в нынешних знаках он разбирался и видел, что ротмистр Чижевский превратился в капитана, то есть имел то же звание, лишь пехотное, хотя в Великую войну по убыли штаб-офицеров как-то временно даже командовал дивизионом, а последнее звание Краевского в Русской императорской армии на чин ниже — штабс-ротмистр.

И причины тоже лежали на поверхности. Польша крепила воинскую силу, а Московия, трудно называть Россией ее центральную часть без многих земель, жалела денег и потому упорно сокращала доставшиеся ей части. Дивизии превратились в бригады, полки — в батальоны. Если вообще не были расформированы очередным распоряжением очередного президента.

— Помнится, ты никогда не горел желанием переходить на канцелярскую работу, — напомнил Чижевский.

— Все надо пройти в этой жизни, — философски заметил Казимир. — В прошлом году посылали на обучение во Францию, вот и удостоился нового назначения. Зато появилась надежда на карьеру. Чем я еще могу заниматься?

На столе появился запотевший графин и соответствующая случаю закуска. Горячее обещали тоже, требовалось лишь подождать минут пять. Ресторан все-таки был при вокзале, и потому к приходу поезда блюда готовили заранее.

Забота о клиенте в первую очередь выгодна поставщику услуг.

Первую выпили молча, невольно вспоминая того, кому должен быть посвящен тост. Но скажешь слово — вовек не отмоешься. Даже Краевскому припишут такое!..

Эх, государь!

Зато вторую подняли за свой полк. Только и осталось вспоминать… Нет уже славной части, и даже неизвестно, куда подевалось овеянное победами святое знамя. Говорят, все было сдано в какое-то специальное хранилище, только где оно? Десятая кавалерийская дивизия раньше стояла на Украине, туда же, по идее, должна была вернуться, чтобы быть расформированной. В новой России не принято было слишком вспоминать о былых подвигах во славу Отечества. Как и о самом Отечестве, кстати. Завоеванная свобода гораздо важнее какого-то государства. Вдобавок провозглашенного тюрьмой народов, а еще прежде — мировым жандармом. Стыдиться своей истории надо, а не искать в ней повод для непонятной гордости.

И уж совсем понятным являлось отношение поляков. Для них совместное существование в одних границах было коварным завоеванием. В отличие от такого же пребывания в составе Речи Посполитой белорусских и малороссийских земель. Вот те века навеки овеяны неувядаемой польской славой!

— В последние годы нас, служивших в Императорской армии, старательно выживают со службы, — тихо, созвучно мыслям, сказал Казимир. — Словно готовят войну и боятся, не вспомним ли мы о прежнем Отечестве и прежней присяге. Так что имей в виду, Василий.

— А ты?

— У меня высокопоставленный дядя в Варшаве. Нет, типичный штафирка, зато с немалым весом в правительственных кругах. По своему либеральному прошлому, равно — и по богатству. А уж о тетке по ее замужестве говорить нечего.

Офицер говорил немного кривясь. Неудобно признаваться о протекциях. Но времена мирные, времена смутные. Да и не искал Казимир связей с сильными мира сего. Просто так получилось в восстановленном государстве.