Сердце грустного шута - Ксения Баженова

Однажды поздно вечером она возвращалась от родителей. Лил страшный дождь. Она бежала к трамвайной остановке и решила срезать маршрут, свернув в какую-то узкую улочку, по которой она никогда раньше не ходила, но ей показалось, что так будет быстрее, чем идти по большой, но длинной дороге. Скользкая брусчатка сбегала под уклоном вниз, струи неслись маленькими стремительными ручейками между кирпичиками. Сюзи засеменила, чтобы не упасть. Но вдруг ее тонкий каблук застрял в щели с ручейком, и она, неуклюже повернувшись, упала на бок. «Черт!» Сюзи оперлась ладонью о холодную мостовую, чтобы помочь себе встать. И тут ее взгляд остановился на полуподвальном окне, с выложенным разноцветными ромбиками витражом. За ними горел мягкий свет. Она перевела взгляд в сторону и увидела низкую обшарпанную дверь синего цвета, с медной табличкой и внушительных размеров колокольчиком сбоку. Сюзи попыталась приподняться, нога заныла. Девушка посмотрела на часы. Они показывали начало десятого. «Мне надо туда», – сказала она себе, повинуясь чутью, чувствуя, что за этой дверью ее ждет то, что она искала. Сердце забилось в ожидании чего-то прекрасного – такое чувство возникало у нее всегда, когда она открывала для себя какую-то новую, потрясающую картину, с которой она потом жила долгое время, рассматривая ее, выискивая новые грани, подробности, изучая руку художника, представляя, что он чувствовал в момент творчества. И не расставалась с ней до тех пор, пока не остывала, узнав о ней все, или не находила новое увлечение, еще более загадочное и интересное. Она меняла их так, как иной мужчина меняет женщин. Каждая его манит и восхищает, но ни с одной, какой бы прекрасной она ни была, он не может находиться долго и ищет новую, свой идеал. Сюзи тоже придумала и искала свой идеал. Во всех любимых ею картинах она находила его черты, но вместе собрать их пока не получалось. С трудом поднявшись, она дохромала до двери. Прочитала полустертую надпись на табличке: «Ян Бремер. Антиквариат. Ломбард». Несколько раз с силой дернула колокольчик и прислушалась. Через несколько минут за дверью раздались шаркающие шаги и недовольный голос прокряхтел:

– Кого там принесло в такую погоду? Что надо?

– Простите, я упала и промокла. Вот, увидела у вас свет. Мне только посмотреть, что с коленкой, и немного обсушиться.

Дверь немного приоткрылась. С той стороны ее удерживала тяжелая толстая цепочка. Высокий и дряхлый худой старик, закутанный в длинный стеганый халат, прощупал Сюзи глазами с цепкими черными зрачками, четко прорисованными на фоне испещренного морщинами лица, и пустил ее внутрь. Потом выглянул на улицу, быстро повернул свою, похожую на птичью, седую облезлую голову, сидящую на тонкой сухой шее вправо, влево и, захлопнув дверь, кивком указал ей на стул в прихожей. Сюзи прислонила к стене мокрый зонтик, сняла и повесила на спинку стула вымокшее с одной стороны пальто и стала ладонью отчищать загрязнившиеся места. Потом села рассматривать ногу. Ничего страшного – даже брюки не испортила, только испачкала немного. Старик в это время, молча сложив крест-накрест руки на груди, разглядывал ее. Сюзи заглянула за его спину. Вся комната в пределах видимости была завалена вещами и картинами. Протоптанная сквозь них дорожка вела к узкой винтовой лестнице, видимо, поднимающейся к жилью хозяина. Она улыбнулась, взяла сумочку и, достав визитку, протянула ему:

– Меня зовут Сюзи Новелли. Я искусствовед. Можно немного походить по вашему магазину?

Старик, не читая, положил визитку в карман.

– Такое впечатление, что сейчас каждый второй решил заделаться искусствоведом, ничего, однако, не смысля при этом в искусстве. И у меня не магазин. – Он резко кивнул ей на дверь в знак того, что она может пройти. И тут же тычком узловатого дрожащего пальца остановил поднявшуюся со стула Сюзи и опустил палец вниз: – Обувь!

– Простите! – Она сняла сапожки и осторожно, практически на цыпочках, с замершим в ожидании сердцем вошла.

Сейчас она будто играла в игру «холодно-горячо». Вот комод – на нем выставлены старые рамки для фотографий: большие, маленькие, средние, деревянные, серебряные, потертые… В некоторых – черно-белые лица. В некоторых – пустота за стеклом. Она достала одну, тяжелую, широкую, гладкую, и только в углу справа выгравирован по серебру маленький букет незабудок. «Холодно…» Повернула влево. На круглой столешнице собраны настольные лампы вперемешку с вазами. Подошла, провела пальцами по треснувшим в некоторых местах цветным стеклышкам Тиффани. «Еще холоднее». Огляделась вокруг. Картины были составлены в беспорядочные ряды, из-за которых к стенам подойти становилось невозможно. Сверху накиданы свернутые трубами холсты. Но некоторые экземпляры в тяжелых золоченых рамах все же висели. Мрачные потускневшие пейзажи. «Теплее». Вот горы книг в старинных переплетах.

– Как здесь найти то, что нужно?

– У меня есть каталог. Все переписано. Я помню каждую из них в лицо.

Сюзи медленно двигалась по направлению к лестнице. «Тепло, еще теплее… Горячо!» Между двумя лестничными пролетами она увидела Ее. На старом, тронутом патиной полотне, окантованном плоской и широкой коричневой рамой, посреди комнаты, выложенной черно-белой плиткой, перед мольбертом, с палитрой в руках, сидела девушка в средневековом платье, на котором зеленая шелковая ткань сочеталась с фиолетовым бархатом. Она смотрела в узкое высокое окно, за которым виднелись шпили старого города, холмы, покрытые снегом, и голые черные деревья. Сюзи замерла. Она была уже там, внутри этой картины, сидела на месте девушки и смотрела в окно на снег, когда раздался скрипучий голос за спиной:

– Ян Вермеер «Девушка с мольбертом».

– Не может быть, – вернулась в реальность ошарашенная Сюзи. – Я очень хорошо знакома с его творчеством. Не было у него никакой «Девушки с мольбертом»!

– Вот-вот. И ты тоже одна из этих, которые ни черта ни в чем не понимают. Если бы ты была знакома с его творчеством, то узнала бы руку мастера. Во всяком случае, сертификат подлинности имеется.

– Нет, картина, конечно, похожа. Но мало ли подражателей?! И вообще, любой сертификат можно подделать. – Сюзи чувствовала, как горят ее щеки. Она посмотрела в сторону старого зеркала и увидела, как покраснело лицо и сверкали глаза.

– Продается?

– Так зачем же тебе подделка или подражатель? – издевательски засмеялся старик. Он понял, что Сюзи с этой картиной не расстанется теперь никогда. Видел он эти выражения лиц нечасто, всего несколько раз за свою долгую жизнь. И всегда попадал в точку. Расшибется, а вещь эта будет ее! Затем он назвал сумму.

– Вы что, с ума сошли?!

Старик не отреагировал на оскорбление. Он их уже слышал в таких ситуациях.

– Не хочешь – не бери. Во-первых, она мне самому нравится. Во-вторых, заходил тут один… Вот сейчас думает. В-третьих, если мне вдруг понадобится такая сумма, даже если ни он, ни ты ее не купите, неизвестный Вермеер уйдет на любом аукционе за мою цену. Но я предпочитаю, чтобы мои вещи оказывались у фанатичных одиночек типа тебя, а не среди других картин в общей коллекции. Думаешь, я не вижу, как ты ее хочешь… И не просто так ты попала сюда! Ко мне вообще редко кто заходит. Ладно, что-то я разболтался. Или по рукам, или иди уже. Кажется, ты достаточно обсохла. – Он посмотрел через стеклышки на улицу, и на его лице отразились цвета наряда арлекина. – Да и дождь вроде закончился.