Словацкие сказки. Книга 1 - Павел Добшинский

поблагодарила их и поднялась наверх. Но земля за ней не сомкнулась.

Вернулась Марушка домой, показала отцу розу и все ему рассказала. Король понял, какое богатство получила его дочь от доброй волшебницы.

А Марушка все не может забыть бабушку. Велит закладывать карету и вместе с отцом едет в лес, хочет звать старушку в свой замок.

Думала Марушка, что дорогу знает, что каждую лесную тропинку помнит, но сколько ни ходила, сколько ни искала, все стежки-дорожки казались ей одинаковыми, будто маковые зернышки. Исчезла избушка, да и старую женщину найти не удалось. Только сейчас догадалась Марушка, что это была добрая волшебница. Пришлось ей домой возвращаться.

В дареном узелке соль давно уже кончилась, но теперь Марушка знала, где соль растет: стали люди ее оттуда брать. И сейчас берут, а соль все не убывает! И у всех ее вдосталь.

Три голубка

Жила на свете сирота. По-другому и не скажешь, кроме отца не было у нее больше никого на свете, да только без материнской ласки так и с хорошим отцом дитя все равно сиротина! Была она девушка добрая и собой хороша, словно цветок, и усердна, как пчелка, и домовита и тиха, как мышка, а на работу, как лев. Хлопочет, тянет из последних сил немудрящее хозяйство. Говорит ей однажды отец:

— Ох, доченька, не могу глядеть, как ты на работе изводишься. Надо мне жениться. Вдвоем хозяйничать легче будет.

Не хотела дочь отцу перечить, радовалась, что будет у нее мать. Женился отец. В жены взял вдовицу с дочкой, его дочери ровеснице, да не такой пригожей.

Но только мать своей-то дочери всегда мать. Со своей пылинки сдувает, перед людьми нахваливает, а к сироте — мачеха, мачеха и есть. Узнала теперь бедная сиротка, что такое работа! По дому да по хозяйству надрывается, да еще мачехе с дочкой прислуживает. Ни днем, ни ночью, ни посреди недели, ни в воскресенье ей передохнуть не дают. За стол с собой не сажают. Все пинком да тычком, слова доброго не скажут, кинут за печь объедки, тем и сыта.

Но девушка не жалуется, всегда-то она приветлива и мила, и в рваном тряпье все равно во сто крат красивей, чем мачехина страхолюдина.

Собрался однажды отец на ярмарку. Мачеха ему и говорит:

— Купи мне то-то и то-то. А дочушке моей башмачки да юбку шелковую, еще лент купи да пряников медовых! — Да еще всякого наговорила! Старик ее наказы выслушал, глянул за печку и у своей оборванной дочери спрашивает:

— Говори и ты, чего тебе привезти?

Сирота ему потихоньку шепчет:

— Ах, батюшка, дорогой. Обо что споткнетесь, то и привезите!

Уехал старик на ярмарку. Все купил, что мачеха велела, только для своей родной дочки ничего не нашел. Идет домой, раздумывает, не забыл ли чего. Шел-шел вниз по тропочке через лесок, и вдруг споткнулся о кривую орешину, с нее три орешка желтые, как воск, и свалились!

— Ага, — решил он, — будет теперь гостинчик для моей дочки!

Вернулся домой, раздал подарки. Никто так гостинцам не обрадовался, как бедная сиротка. Спрятала орешки в карман, будто драгоценные жемчуга, и снова за работу принялась.

В воскресенье утром сирота все дела переделала, села на порог, стала в церковь собираться. А мачеха кричит:

— Ах ты, такая-сякая! На кого мы дом бросим! У тебя что, дел больше нету!

Выскочила во двор и меру гороха, перемешанного с чечевицей, тащит:

— Перебери, пока мы из церкви вернемся!

Все ушли, а бедная девушка сидит горох от чечевицы отбирает, а сама горько плачет:

— Матушка, матушка, зачем ты меня с собой не взяла. Было бы мне лучше, бедной сироте!

Плакала-плакала, а тут три орешка в кармане хрустнули! Достала, положила перед собой, глядит и радуется. Хорошо хоть батюшка добрый! Взялась опять за горох. Вдруг слышит — кто-то в окошко стучится. Поглядела — а это три белых голубка в дом стучатся-просятся.

«Голубки, голубки! В дом хотят! Наверно, порадовать меня горемычную!»

Впустила их, а голуби спрашивают:

— Что ты, милая девушка, делаешь?

— Видите, — отвечает она, — у всех праздник, а мне работать надо!

— Не горюй, — проворковал один голубок, — оставь все, как есть!

Берет орешек, клювом его раскрывает и достает платье шелковое, как снег белое.

— Надевай поскорей и ступай в церковь! Мы здесь все сами сделаем. Но только священник скажет: «Аминь», — не жди, спеши домой переодеваться.

Обрадовалась девушка, нарядилась в красивое платье, как лилия, и пошла.

Входит в церковь, на свободную скамью садится. Все на нее глядят, а королевич тот и вовсе глаз не сводит. Так ему красавица приглянулась, что все сидел бы в церкви до вечера да на нее смотрел. Но красавица голову опустила, ни на кого глаз не подымает. Услыхала: «Аминь», поднялась а поспешила домой! Дома сняла с себя белое платье, сложила в ореховую скорлупку, а орешек спрятала. Тут и мачеха с дочкой являются, видят горох — отдельно и чечевица — отдельно. Не к чему придраться. Стала мачеха рассказывать и сиротку поддразнивать:

— Вот кабы ты, замарашка, в церкви была, уж такую красавицу б повидала! Да тебе, замарашке, только за печкой сидеть!

— А я ее видала, когда она мимо шла.

— Это как же так?

— А я на колодец влезла, на самый журавль, когда по воду ходила.

— На самый журавль? Да как ты смеешь на улицу глядеть? Слышишь, старик, эта негодница только и знает, что бездельничать! — рассвирепела мачеха.

И хоть день был воскресный, пришлось старику снять журавля с колодца, лишь бы в доме было тихо.

А королевич у всех спрашивает, что за девушка, откуда такая?

— А она в тот дом вошла, где колодец с высоким журавлем! — отвечают люди.

Королевич своим слугам приказывает все дома обойти, колодец с журавлем искать; ходили слуги ходили, да как найти, коли его нету?

Снова воскресенье подходит. Сирота в рваном платье за печкой сидит, в церковь собирается. А мачеха свою дочку перед зеркалом охорашивает, на падчерицу как накинется:

— Дома что ли дел не хватает? — кричит. — Никуда не пущу!

Побежала в чулан, меру проса, с маком перемешанного тащит:

— Вот, — говорит, — перебирай, коли к нашему приходу не