Неприступный герцог - Джулиана Грей

— Освящает что?

— Тише. Это очень торжественная церемония.

Абигайль поняла, что Уоллингфорд плавал. От него пахло влагой, чистой водой и свежим воздухом. Его рука все еще легонько сжимала ее локоть. Что происходит? Ведь они так холодно расстались вчера.

Дон Пьетро тем временем потянулся за святой водой, которую услужливо подал на подносе его помощник. Мария оказалась права: молодой человек с золотистыми кудрями и ясными голубыми глазами был красив, как ниспосланный на землю архангел. Он послушно следовал за священником по всему замку, держал наготове святую воду, чтобы дон Пьетро мог окропить ею комнаты, совершенно не обращая внимания на присутствующих здесь представителей англиканской церкви.

Яйца, казалось, замерли точно солдаты в строю, сгорая от желания получить благословение из святых, хотя и довольно крючковатых рук преподобного. Абигайль наблюдала за тем, как капли святой воды падали с его пальцев и струйками стекали по гладким яичным скорлупкам. Солнце отражалось в каплях, заставляя их переливаться всеми цветами радуги.

— Необычно, — тихо пробормотал Уоллингфорд.

— Я сама собирала их сегодня утром, — неожиданно произнесла Абигайль и чуть не хлопнула себя по лбу за глупое замечание.

— Да уж, они действительно освященные. — Рука Уоллингфорда отпустила локоть Абигайль, оставив после себя холодную пустоту. А потом он и сам отошел к толпе прихожан.

Ноги Абигайль задрожали. Что он хотел сказать? И что он вообще здесь делал?

Дон Пьетро отошел от стола, помощник подал ему чистое льняное полотенце. Священник отер руки и повернулся к Абигайль и Александре.

— Ora abbiamo il pranzo[7], — сказал он, а потом повернулся, чтобы поприветствовать жителей деревни.

Уоллингфорд шагнул вперед и коротко отвесил поклон. Он вел себя как истинный герцог, приветствующий гостей.

— Что он сказал? — шепотом спросила Александра.

Абигайль на мгновение подумала, что сестра имеет в виду Уоллингфорда, но потом собралась с мыслями.

— О, он пригласил себя отобедать. — Абигайль потрепала сестру по голове, покрытой скромным платком. — Надеюсь, его помощник тоже останется. Думаешь, мне придется гореть за эти слова в аду?

Только угрозе Абигайль не суждено было сбыться.

Когда подали обед, она глаз не могла отвести от герцога Уоллингфорда. Он сидел во главе стола, дон Пьетро по правую руку от него, помощник — по левую. Молодой помощник священника, казавшийся таким красивым и излучающим свет, когда ходил по дому с кувшином святой воды в руках, теперь выглядел почти ребенком на фоне сурового широкоплечего герцога. Несмотря на отсутствие камердинера, Уоллингфорд вышел к обеду в тщательно отутюженном сюртуке, с безупречно завязанным галстуком, и казалось, что вся торжественность обстановки исходит исключительно от него. Он выглядел как настоящий владелец замка и был неотразим.

Впервые в жизни Абигайль поняла, что не в силах вымолвить ни слова.

Нет, Уоллингфорд не молчал. Он вел себя как настоящий гостеприимный хозяин. Непринужденно беседовал со священником на латыни, показав себя знатоком классической грамматики. Абигайль никогда не слышала, как он говорит на латыни, и предполагала, что его знания не выходят за пределы школьной программы. Но легкость и изысканность, с которыми он изъяснялся на этом древнем языке, заставили ее склонить голову в знак уважения и восхищения. В какой-то момент герцог повернулся к Александре, сидящей рядом с престарелым священником, и попросил ее передать соль. Услышав, с какой легкостью он перешел на родной язык, Абигайль едва не подскочила на стуле.

Александра рассмеялась и произнесла: «Да, конечно, ваша светлость», — таким тоном, словно они не были заклятыми врагами. Она передала соль герцогу, а затем повернулась к местному жителю, майору, и как ни в чем не бывало продолжила беседовать с ним на смеси английского и итальянского языков, время от времени иллюстрируя своими изящными руками то, на что не хватало словарного запаса.

Абигайль посмотрела в собственную тарелку и на свои пальцы с обломанными ногтями. Она разрезала отбивную на маленькие кусочки и теперь отправляла их в рот один за другим. Кто этот рафинированный и вежливый Уоллингфорд? Это его истинная сущность? Или он просто отличный актер, обладающий безупречными манерами, оттачиваемыми годами? Знала ли она его, настоящего?

Ее размышления прервал чей-то шепот:

— Синьорина?

Абигайль повернулась на звук голоса.

— Да, Морини?

— После обеда. Мы должны увидеться после обеда. Это очень важно. Я придумала план на сегодняшний вечер, — сказала экономка.

— Конечно. А что за план? — с бесстрастным выражением на лице поинтересовалась Абигайль.

Синьора Морини приложила палец к губам и ушла.

— Прошу прощения, — обратился к Абигайль итальянец, сидевший рядом с ней. — Вы обращаетесь ко мне?

С отбивной было покончено. Абигайль взяла бокал с вином и улыбнулась своему соседу.

— Нет, — по-итальянски ответила она. — Но уж коль скоро мы с вами заговорили, расскажите, сэр, что-нибудь об этом замке. Чем больше я о нем узнаю, тем больше вопросов у меня возникает.

Цветущий персиковый сад переливался серебром в лунном свете, напоминая герцогу Уоллингфорду своим оттенком лондонский туман или шерсть невоспитанного французского пуделя его двоюродной бабки Джулии.

Впрочем, он никогда не был романтиком и всегда это честно признавал. И пришел он сюда вовсе не на романтическое свидание, хотя записка, лежащая в нагрудном кармане его жилета, недвусмысленно намекала именно на это. «В десять часов в персиковом саду», — говорилось в ней. А это могло означать что угодно, и прийти записка могла от кого угодно. Возможно даже, записку прислал Берк, потому что хотел обсудить что-то с глазу на глаз вдали от многочисленных слушателей, которыми был наводнен замок.

Что ж, хорошо. Даже если записку написал не Берк, у Уоллингфорда не было причин верить, что ее прислала мисс Харвуд. Во-первых, почерк явно принадлежал мужчине, а во-вторых…

Нет, ничего другого он не мог придумать. Не хотел думать ни о чем другом, потому что не мог не признаться себе в том, что каждой клеточкой своей зачерствевшей и неромантичной души он желает, чтобы Абигайль Харвуд, с посеребренной луной кожей, ждала его среди персиковых деревьев. Ведь он так хотел видеть ее после своего фиаско в мастерской Берка сегодня утром. Ему страстно хотелось глотнуть свежести, которую всегда несла с собой Абигайль. Хотелось быть таким, как Роланд или Берк. Или эти проклятые итальянские белки. Хотелось гулять с ней по винограднику, целовать ее у полуразобранного автомобиля. Когда он увидел Абигайль в столовой, восхищенно наблюдающую за освящением яиц, и ее каштановые волосы, прикрытые скромным платком, Уоллингфорд с трудом удержался от желания подхватить ее на руки и отнести наверх в свою комнату. А прикосновение к локтю Абигайль доставляло ему такое же наслаждение, как совсем недавно — выдержанное вино.