Милый мой Игнатиус - Олег Велесов

— Какой номер? — переводя дыхание, спросил я.

— Тебе не всё равно? — вопросом на вопрос ответил жабоид.

— Эй, за проезд передавай, да? — послышалось с водительского места.

Дмитрий Анатольевич вынул из кармана доллар и протянул водителю.

— Держи.

Водитель критически осмотрел портрет Вашингтона и сунул купюру в карман.

— Ты украл деньги? — зашипел я, когда жабоид плюхнулся рядом со мной на сиденье.

— Подобрал. Я имею право подобрать всё, что валяется.

— Это называется украсть!

— Это из ячейки называется украсть, а взять с полу один доллар, значит, подобрать. Чего ты взъелся? Банк грабить пошёл — слова не сказал, а из-за какой-то бумажки истерику устроил. Мы без денег сейчас никуда.

Я сомневался, что у него в кармане только один доллар, но устраивать настоящую истерику не стал. Что ни говори, а жабоид прав — деньги нам нужны.

— Ладно, куда мы сейчас?

— Спрячемся. Отныне нас не только гномы искать будут, но и Константин Константинович. И я вот что тебе скажу: лучше бы нас искал весь Мир, но только не Константин Константинович. Нет ничего хуже, чем стать врагом Кощея.

Этого он мог и не объяснять. Я ещё когда в первый раз увидел господина Бессмертного, сразу понял, что не хочу становиться его врагом. А ведь тогда я не знал, что он Кощей. А теперь знаю, и от мысли, что он мой враг — или я его — мне стало не по себе.

— Он сам всё замутил. Мы ничего плохого не делали. Пришли, рассказали. Ты сам говорил, что человек хороший, поможет. Помог, называется.

— Я не говорил, что хороший, я даже не думал так никогда.

— Но всё-таки пошёл?

— А куда деваться? Сам бы я с Соловьём никогда не договорился, не тот у меня статус, а кроме него и Коклюшки попасть в банк не поможет ни кто.

— Вот и попали. Теперь не знаем, как выбраться. И меч не добыли.

Я отвернулся к окну. Маршрутка по-прежнему мчалась по проспекту: раннее утро, пустая дорога, в домах только-только зажигаются огни. А справа тёмной стеной тянется парк. Летом он яркий и приветливый, мы любили гулять в нём с Ольгой. Однажды, ещё до свадьбы, мы сели на чёртово колесо и, пока оно крутилось по своему кругу, целовались и мечтали о будущем: дом, дети, а потом и внуки — свой след в жизни. Теперь это казалось таким мелким, незначительным, и не потому что Ольга отныне с другим мужчиной, а потому что я живу в другом мире.

— На кой вообще нам меч этот сдался?

— Я уже говорил тебе, меч — символ удачи. Враги с ним не страшны. Что бы они ни задумали, все их потуги обратятся прахом, и мы выйдем победителями. Удача! Удача! — жабоид повторил это слово дважды. — Каждый артефакт имеет свой смысл и своё предназначение. За ними охотятся, ради них убивают.

— Что-то я не вижу очереди из желающих отнять Горбунка.

— А многие ли знают, что он у нас, разве что Соловей да Константин Константинович. Но у Константина Константиновича есть Змей Горыныч, ему Горбунок без надобности. А вот Соловья отныне придётся опасаться.

Из-за пазухи выглянула крыса и уставилась на меня круглыми глазами. Ох, Горбунок, опять я про него забыл! Вместо того чтоб за маршруткой бегать, могли поехать на нём, сэкономить доллар. Я погладил крысу по головке, почесал за ухом.

— Горбуночек, — потянулся к нему жабоид.

Горбунок юркнул обратно и замер. Какой он невесомый. За всё время хождения по банку я ни разу его не почувствовал. Он дал о себе знать только сейчас, когда мы о нём заговорили.

Маршрутка резко затормозила; задние колёса пошли юзом, а наперерез лобовому стеклу ринулся фонарный столб. Нас с жабоидом бросило вперёд, и Дмитрий Анатольевич пребольно соприкоснулся лбом с поручнем.

— Эй, водитель, поосторожнее нельзя? — выкрикнул он.

Водитель не ответил, только всхлипнул испуганно и сиганул из кабины. Я встал. Чего он испугался? До столба мы не доехали, остановились прямо перед ним. Если сдать назад, можно дальше ехать. И морду ему бить за такую езду не грозили… Двери вдруг влетели внутрь автобуса, и на переднюю площадку взобрался гном. Из-под флисовой шапки сверкнули злые угольки, над головой поднялась кувалда. Откуда ты, сука, взялся?

Я руке моей вздрогнул обрез. Как я успел его выхватить — не ведаю, но грянул выстрел и гном разлетелся по салону сизыми ошмётками. Я махнул рукой, отгоняя пороховые дымы, и увидел как в дверной проём, мешая друг другу, лезут ещё двое гномов, а за ними на тротуаре стоит очередь из двух десятков этих злобных тварей, и каждый — каждый! — жаждет стукнуть меня кувалдой по голове.

— Стреляй! — заорал жабоид.

— Нечем, — сполна прочувствовав сложившуюся ситуацию, ответил я. — У меня последний патрон в стволе.

Все патроны, как ни печально это было осознавать, остались в Горбунке под задним сиденьем. Когда мы шли грабить банк, я посчитал излишним брать с собой патронташ, понадеявшись на Соловья, тому было вполне по силам разобраться с охраной и без моего участия. А теперь Горбунок сидел у меня за пазухой, и достать из него патроны я не мог.

Жабоид растеряно развёл руками и всхлипнул:

— Ты же не отдашь меня им?

— Хочешь, чтобы я тебя пристрелил? Один патрон ещё есть.

Нет, этого он не хотел. Он хотел, чтобы я его спас. Чудом. Но чуда не было и быть не могло. Дважды нам удавалось сбежать от гномов, а один раз улететь, но теперь они учли свои предыдущие ошибки и зажали нас в автобусе, куда ни сунься — то стены, то крыша, то пол. И Горбунок не поможет. Одним словом, трындец.

Двое гномов забрались в салон и встали в проходе, многообещающе помахивая кувалдами. Своего размазанного по стенам товарища они мне не простят. За их спинами встал третий, четвёртый. Пятый забрался на сиденье слева, шестой на сиденье справа.

— Игнатиус, пожалуйста, придумай что-нибудь, — заплакал жабоид.

И я придумал. Я направил обрез на заднее стекло и последним патроном проделал в нём запасный выход. Не дожидаясь, когда дым рассеется, я махнул в образовавшийся проём на улицу и через проспект рванул к домам. Взвизгнули тормоза, запиликали на десятки тонов автомобильные гудки. Я не обращал на них внимания. Страх быть сбитым машиной казался пустым в сравнении с ударом кувалды гнома по голове.

Дмитрий Анатольевич от меня не отставал. Он вообще никогда не отстаёт, если ему угрожает опасность. Он даже перегнал меня, и снова, как в первый раз, маячил перед глазами путевым указателем. Гномы тоже не отставали. Я оглянулся: они выстроились за нами в колонну по два и отсчитывали шаги на всю улицу:

— Eins, zwei links! Eins, zwei richtig![10]

Прохожие, которых мы обгоняли, смотрели большей частью на них, показывали пальцами, покатывались со смеху. Я их понимал. Когда по тротуару бежит толпа первоклашек с кувалдами наперевес и под немецкий счёт, трудно не засмеяться. Но нам с Дмитрием Анатольевичем было не до смеха. Жабоид поскользнулся, упал, я подхватил его за шиворот, потащил за собой. Он кое-как выправился, побежал сам, но дыхание сбилось, и гномы постепенно начали догонять нас.