Побег Надежды Кораблевой - Татьяна Луковская

- Я всего лишь хотела подружиться с сыном Кирилла, – Надя окончательно растерялась.

- Зачем? Зачем двадцатилетней девице дружить с девятилетним мальчиком?

И что ответить? Потому что он мне понравился, потому что он напоминает маленького Кирилла, потому что я хотела, чтобы сын чаще виделся с отцом, потому что у меня самой никогда не было отца? Да кто его знает – почему. Так вышло. Надя беспомощно молчала.

- Вы знаете, Наденька, – Клавдия Ивановна поднялась, горделиво поправляя медное каре, – у меня есть сбережения. Сын балует нас с Галей, и мы можем предоставить вам некую сумму, чтобы вы открыли свое дело, скажем, ресторан.

Надя почувствовала тошноту, она настойчиво стала подкатывать к горлу.

- Мой сын увлекающаяся натура, весь в отца, – продолжала увещевать Клавдия. – Нет никакой гарантии, что завтра ему не понравится… какая-то другая женщина. Простите, что я вам это говорю, но это так. После развода они подолгу не задерживаются в его постели, вы ведь знаете, я никак не могу его женить. Так не лучше ли иметь синицу в руках в виде твердой суммы, чем призрачного журавля в небе?

- Зачем вы это делаете? – прошептала Надя белыми губами. – Вы ведь любите Кирилла.

- Я хочу мира в нашей семье, надежную женщину рядом с сыном, а не молодую алчную интриганку. Вот такая же увела у меня мужа. Берите деньги.

- Нет.

- Как знаете, – Клавдия Ивановна окатила Надю тоскливо-горьким взглядом, – но я буду бороться за сына, я не дам его погубить. Он достоин счастья, – она смахнула слезу и побежала к двери.

Надя не стала ее удерживать. Кажется, сейчас, ничего не делая, она приобрела опаснейшего врага. Как только дверь затворилась, будущая мама упала на стул и разрыдалась.

Кирилл вернулся очень поздно, молча прошел, глядя в пол. И у Нади сложилось ощущение дежавю: вот он Эдик, но только на тридцать лет старше.

- Что-то случилось? – спросила она, кончиками пальцев слегка касаясь его плеча.

- Ничего, – и опять не смотрит в глаза.

- Есть будешь.

- Не хочется, я спать, – и ушел.

Надя посидела на пустой кухне, потом, накинув куртку, вышла на балкон. Ветер шумел в кронах деревьев, река дремала, укрывшись одеялом ночи. Запоздавшие машины спешили через вантовый мост в спальные районы – домой, к любимым, к семье. Стало тоскливо и одиноко. «Вот и сказала о ребенке. Отчего он такой, что-нибудь мама успела напеть – что я ей нагрубила, что дурно влияю на Эдика, что я аферистка? Трудно не поверить родной маме. Я проиграю эту битву». Тоска.

Надя вернулась на кухню. «И где теперь ложиться спать? У себя или все же пойти и лечь рядом. Надо, наверное, тоже обидеться. Я тоже имею право обижаться, я человек, а не букашка какая».

- Надь, ты чего спать не идешь? – в дверях появился сонный Кирилл.

«Может показалось? Он просто на работе устал, а я уже навыдумывала».

- Иду, – обрадованно улыбнулась она и побежала к нему.

Кирилл взял ее заруку и повел наверх. «Все хорошо. Завтра утром скажу. Обязательно скажу».

Утро началось с обычной суеты, Кирилл быстро ел, поглядывая на часы. В воздухе витало какое-то напряжение. Надя нервно крутила в руках ложку: «Надо сказать, прямо сейчас, тянуть нельзя, он допьет кофе и уйдет, и я буду мучиться еще целый день».

- Спасибо, я побежал, – он не чмокнул ее как обычно в щеку, а просто поднялся и пошел к двери.

- Кирилл, – сухим, дрогнувшим голосом произнесла она.

Он оглянулся.

- Кирилл, а ты хотел бы, чтобы я родила тебе ребенка? – прошептала Надя.

Он замер, потом на лице появилась ироничная улыбка:

- Надь, какой ребенок, мы с тобой два месяца как знакомы, месяц как… организмами дружим? – и взгляд такой холодный, равнодушный.

У Нади перехватило дыхание.

- Я надеюсь, ты предохраняешься, ты же предохраняешься? – с нажимом в голосе произнес он.

- Да, – как-то вылетело само, – но может не сейчас, а в будущем, когда-нибудь, ты хотел бы…

- Надь, я не понял: это что, квест такой – захомутай богатенького мужика за месяц?

- Что? – комната покачнулась. – Какой квест?

- Надь, я уже опаздываю, – он опять развернулся уходить, показывая широкую равнодушную спину.

- Кирилл, а ты меня любишь? – последняя отчаянная попытка.

Он медленно натянул ботинки, набросил куртку, закинул в карман телефон. А она все ждала ответа.

- Мне тридцать восемь лет, я взрослый мужик, а не пятнадцатилетний мальчик, чтобы про "любови" чирикать.

- Значит, они все правы: я для тебя просто домработница, которая ублажает тебя днем и ночью, – снова эта противная тошнота, да что ж это такое!

Лицо Кирилла перекосилось злостью:

- Мне одиннадцать лет, день за днем, выносили мозги, я думал – хоть ты не такая, а вы все бабы одинаковые. Тебе плохо со мной живется, чего-то не хватает? Чего тебе еще нужно?

- Похоже, ничего, – горько усмехнулась Надя. – Мне ничего от тебя не нужно.

- Надь, ты зря психуешь. Я просто хочу, чтобы ты поняла: хочешь быть со мной – перестань давить на меня и моих родных. Не пытайся на меня давить! Я ушел.

Дверь захлопнулась. Мир захлопнулся.

Надя не заплакала, не разрыдалась истерично с надрывом, она просто оцепенела. Сколько времени она простояла, глядя на закрытую дверь: минуту, пять, двадцать? «Получила семью, дура? Любящего мужа, дом, родню? Ты для них прислуга. Надоешь, вышвырнут, как дворнягу. За что же он со мной так? За что?! Как же можно вот так?»

Она вернулась на кухню, отточенными быстрыми движениями приготовила обед, собрала судки. Потом кинулась готовить еду на ужин. Прислуга должна исправно выполнять свою работу. Приехал курьер за контейнером для Медного.

- Надежда Станиславовна, вам плохо?

- Нет, все нормально.

Чемодан собрать не составило труда, не так много у нее вещей. На столе оставила уверенным четким почерком записку: «Я уволилась». Окинула кухню последним взглядом – на подоконнике приветливо «улыбалась» орхидея, их дерево для уюта. Зачем Медному уют? «Никому она здесь не нужна, погибнет». 

С красным чемоданом и «деревом» Надя вышла из дома. Хорошо, что на проходной сегодня не говорливый Степаныч, а новый охранник. Никем не остановленная, Надежда вышла на набережную. Надо было повернуть к автобусной остановке, но она отчего-то пошла вдоль берега. Ветер растрепал волосы, безжалостно оборвал все цветы с орхидеи, из веера крепких листьев теперь торчала голая уродливая палка. Слезы прорвались наружу, смешались с дождем, а Надя все шла и шла, прижимая одной рукой пластиковую кадку, а другой волоча за собой чемодан.