Фуэте на Бурсацком спуске - Ирина Потанина

— Выполняй! — настаивал дядя Илья. — Мало ли кто в следующий раз туда полезет подслушивать! Как это не хочешь? Ты в своем уме вообще?

— Он не в своем, — вступился Николай.

— Знаю, — отмахнулся дядя. — Не первый день театр курирую. Как что полезное сделать, так Мишель контуженым прикидывается, а как журнал каким-то проходимцам показывать, так ум есть. Не отлынивай, бери в подсобке материалы, лезь замазывай прослушку. Отправлю к едрене фене, если не послушаешься!

Пока дедуган просил его никуда не отправлять, пока бледнел и заикался, пока тащился в подсобку за лестницей, Коля тоже уже успел рассмотреть журнал.

— Тю! — сказал он. — Да из этих шестерых больше половины сразу можно вычеркнуть. Меня можно вычеркнуть. Балерину Дуленко тоже. У нее сил на удушение не хватило бы. И вот еще гражданочка Мария Ивановна Литвиненко-Вольгемут. Минус три уже.

— Толково рассуждаешь, — немного даже настороженно, будто спрашивая, уж не заболел ли, похвалил дядя Илья. — Только Марию Ивановну почему?

— Ну, так женщина же. А мы силача ищем.

Дядя Илья неопределенно хмыкнул, показывая глазами в сторону висящей на внутренней стороне двери афиши. Монументальных размеров дама в вечернем платье занимала большую ее часть. Стоящий на одной сцене с ней мужчина казался пушинкой на фоне скалы. «Солистка М. И. Литвиненко-Вольгемут» гласила подпись.

— Ого! — согласился Николай. — Такая придушит одним мизинцем. Не будем ее вычеркивать.

Дядя Илья покорно кивнул, и Николай продолжил:

— Так-с, рабочие сцены должны быть крепкими парнями, работа обязывает. А этот управдел Воробьев, он какой комплекции?

Тут как раз вернулся дедуган Мишель. По очереди он подтягивал на несколько шагов ближе ко входу то длинную деревянную лестницу, то таз с противно пахнущим раствором. Коля кинулся помогать: установил лестницу, поднес поближе таз.

— Какой комплекции Воробьев? — переспросил дядя Илья, оценивающе глядя на дедугана. — Да вот такой же, как наш Мишель. Тощенький. Хоть и существенно моложе!

— Вычеркиваем! — постановил Николай. — Нам хлюпики не нужны. Они задушить не смогут.

— Это я-то хлюпик? — Дедуган оживился и, явно в приступе ярости, полез по ступенькам. — Вот молодежь пошла, лишь бы человеку гадость какую сказать. Зараза! — С этими словами он внезапно закрыл глаза и, весь скомкавшись и сделавшись будто тряпичным, вмиг рухнул вниз и остался лежать у подножия лестницы.

— Что еще за шуточки? Мишель, поднимайся немедленно! — оторопел дядя Илья. — Эй? — Он подскочил к лестнице, присел на корточки и несколько раз с силой ткнул дедугана в скулу. Тот слегка пошевелился и застонал. — Врача позвать?

— Чтоб он провалился, этот врач! — к облегчению присутствующих, раздалось в ответ. Дедуган приоткрыл глаза, попытался сесть, потом глянул на верхушку лестницы и, закатив глаза, снова упал. Прямо под ноги входящей на проходную Ирины.

— О боги! Что с Анчоусом? — спросила она, склоняясь над вахтером и легонько касаясь его плеча. Заснеженные ленты крупного черного банта с ее шляпки-клош при этом упали на лысину дяде Илье. Тот шарахнулся.

— Ирина Александровна? Вот так сюрприз!

— Почему сюрприз? — удивилась Ирина. — Я здесь работаю. Пришла к началу занятия в танцклассах, как всегда. А вот вы, — она сделала рукой плавный полукруг, показывая сразу на всех присутствующих, — что здесь делаете? Товарищ Анчоус, конечно, всегда бросался на людей, но чтобы вот так…

— У него обморок, — сипло ответил дядя Илья и торопливо добавил: — Пойду я. Мне надо позвонить. А вы тут, это… В порядок приведите все, ага?

Раскрасневшись (сколько бы дядя Илья ни называл себя циником, а за свалившегося дедугана он явно волновался), инспектор выскочил на воздух, чуть не сбив по дороге бодро шагающую Свету. Первую половину дня во вторник она по составленному вчера рабочему графику посвящала расследованию.

— Физкультпривет! — сказала Света, заглядывая внутрь.

— Физкульт! — отозвался Коля и кивнул на снова пытающегося сесть дедугана: — У нас тут приключения. Один в обмороке, другой звонить куда-то побежал. И только я тружусь, не покладая вахтенного журнала, — он потряс в воздухе записями вахтера, а потом с важным видом произнес: — Нам надо опросить трех самых опасных подозреваемых из этого списка, установить, как жертва попала на потолок за сценой, да еще и сходить к жертве в костюмерную и домой с обыском…

Тип из ОГПУ хоть был противный, но план расследования предлагал толковый. Таким примером Коля решил не пренебрегать. И добавил важно:

— Дел невпроворот, а тут еще товарищ вахтер Мишель Анчоусович надумал сознание терять.

— Я не надумал! — подал голос Анчоус. — Голова закружилась… Я был там, а потом… — он глянул на лестницу и снова закатил глаза.

— Э-э-э! — закричал Коля. — Вот опять!

— Да у него же высотобоязнь! — воскликнула Света, глянув на лестницу и резко отвернувшись. — У меня тоже такое было. Меня в раннем детстве старшие дети в приюте с четвертого этажа выбросили. Игрались в толкушки, баловались, да не заметили, как гнилые перила балкона треснули. Хорошо, пояс платья за гвоздь зацепился. Так я и болталась, пока воспитатели не прибежали, — дети-то, когда поняли, что натворили, разбежались все. Я всего этого не помню, но полжизни как про высоту думала, сразу сознание теряла. Потом переросла, когда в семью попала. Не сразу, конечно, и не до конца.

— Анчоуса в семью поздно, — сказала Ирина так, будто в Светином рассказе не было ничего необычного. — Точнее, он и так в семье. В театре. Он у нас тут в каморке у входа живет. У всех домовой, а у нас театральный. — Она переключилась на больного: — Михаил Александрович, если вам от высоты плохо, зачем вы туда полезли? Дыру заделать? Господи, но ведь для этого в театре, наверное, специальные люди есть, — Ирина беспомощно огляделась. — Кто-то же тут занимается ремонтированием, да?

— Люди? — Анчоус вдруг нахмурился и начал деловито подниматься. — Люди-люди-люди, — забормотал он, усаживаясь на рабочее место за миг до того, как все остальные тоже услышали приближающийся с лестницы гомон множества голосов.

— Батманы надо делать так, чтобы ноги от зубов отскакивали!

— Ну что ж ты… Распушила попу, как одуван…

— Засуну ноги под батарею, буду подъем ломать…

— Хи-хи-хи, как хорошо, когда квартира рядом! И вид из окна. Такая панорама!

Среди прочих реплик Ирина разобрала знакомые нотки восторженного щебетания Галюни Штоль. Так Галка говорила только при режиссере Николае Михайловиче. И действительно, спустя миг на проходную, близоруко щурясь за круглой оправой очков, царственно вплыл главреж Фореггер.

* * *

— Неделю я честно жил в «Красной», — не выпуская из зубов свою знаменитую трубку, декламировал барон Фореггер, многозначительно поигрывая бровями. — С одной стороны — лучшая гостиница города, с другой — нелепое место. Во всех апартаментах есть телефонный аппарат — да! Можно связаться с любым местом города, не покидая постели. Но! Нет кнопки, чтобы вызвать портье. Чтобы попросить шампанское, я искал в телефонной книжке номер и звонил в собственную гостиницу через телефонистку! Или вот, водопровод. Есть в каждом номере! Но, набирая ванную, нужно ждать полчаса, чтобы она остыла, потому что течет только горячая вода. Блеск и нищета! Как там в современных модных романах? «О, Харків, курна столиця-полустанок!» Зато ресторан внизу превосходный. Умереть можно за такие блюда! Еще мне предлагали пожить в доме «Красного Банковца» в семье какого-то гостеприимного служащего. Я почти согласился, но тут какая-то организация переселилась в ваш Госпром, и образовалась эта чудная квартирка между Рымарской и Карла Либкнехта. Я, конечно, потерял голову. Слияние двух главных артерий города у моих ног. Какой вид, какая перспектива!