Штрафник-истребитель. "Искупить кровью!" - Юрий Корчевский

Вот задымил, а потом и полыхнул правый двигатель «Хейнкеля». Бомбардировщик бесприцельно сбросил бомбовый груз и стал разворачиваться. Тут его Илья и подловил – всадил в фюзеляж пушечную очередь. «Хейнкель» начал падать.

Но тут или Михаил утратил осторожность, засмотревшись на падающий бомбардировщик, или «мессеры» неожиданно из облака вывалились – теперь уже не выяснишь, только по плоскостям прошлась очередь. Самолет вздрагивал как от ударов.

Взгляд назад – «худой» на хвосте, рядом совсем, около сотни метров. А чуть дальше видится еще один, ведомый.

Самолет рулей слушался, но дымил, и Михаил левой рукой дал полный газ, а правой рванул на себя ручку управления. «Як» резко задрал нос, выходя на восходящую петлю и одновременно с этим уходя из-под огня. От перегрузки потемнело в глазах. А перед стеклом – рядом совсем – уже вырастал хвост «мессера». Михаил и рубанул по нему своим винтом.

В ту же секунду раздался сильный треск, в разные стороны полетели клочья обшивки «мессера». Но и «Як» затрясло, причем сильно.

Михаил довернул самолет в сторону аэродрома и сбросил газ до минимума. Двигатель стало трясти меньше, но тяга, а с нею и скорость упали. Дотянет ли он до аэродрома? Не хотел Михаил на таран идти, это почти всегда гибель и самих пилотов, и самолетов. Но видно, разница в скорости была не очень большой, и потому получилось аккуратно.

Михаил полностью открыл фонарь. Мало ли, остановится двигатель, с парашютом прыгать придется – так чтобы время зря не терять. К тому же у «Яков» фонарь иногда клинило.

Вдруг сзади – характерный др-др-др… По фюзеляжу застучали пули. Добить решили, гады!

Михаил обернулся, выглянул через бронеспинку. «Худой» сзади, а за ним – «Як» Остапенко.

Снова треск очереди. «Мессер» задымил, пошел вниз, и сразу – взрыв. Но и двигатель «Яка» Михаила остановился.

Остапенко пристроился рядом – крыло к крылу. Однако истребитель Михаила перестал слушаться рулей и начал резко терять высоту.

Сначала пилот решил присматривать внизу место для аварийной посадки, однако же обзору «вперед и вниз» мешал капот мотора. Развернуться же и сесть на приглянувшееся место было невозможно – тяги нет. Перед брошенным штурвалом торчали искореженные, неподвижные лопасти винта.

Высота уже две тысячи. Еще немного, и надо делать выбор – садиться на брюхо или прыгать с парашютом. Покидать кабину и спасать свою жизнь под ненадежным «зонтиком» фронтовые пилоты не любили. Не очень-то верили они в надежность парашюта, да и немцы уж слишком часто расстреливали пилотов в воздухе при снижении.

В голове Михаила лихорадочно билась одна мысль: «Что делать?»

В кабине запахло гарью. Снизу, из-под пола, потянуло дымом. Все, конец мучениям выбора. Надо немедленно покидать обреченный истребитель. Тем более что и Остапенко машет рукой – покидай, мол, самолет!

Михаил обернулся. За «Яком» уже тянулся дымный след. Михаил отстегнул поясной ремень, поправил на лице летные очки, вздохнул, встал на сиденье и перевалился за борт. Его подхватило встречным потоком воздуха, лицо обожгло морозом. Глядя на приближающуюся землю, Михаил нащупал на груди вытяжное кольцо парашюта. Лучше открыть купол попозже. Высота вроде метров восемьсот. Пора!

Михаил дернул кольцо. Сзади зашуршал шелк, пилот ощутил легкий толчок – это выскочил небольшой вытяжной парашютик. Затем раздался резкий хлопок расправившегося купола и тормозящий падение удар, и Михаил закачался под стропами.

В самолете, который падал камнем вниз, беспорядочно вращаясь, он не сразу узнал свой «Як». Спустя несколько секунд раздался взрыв.

Вокруг него на приличном удалении выписал круг «Як» Ильи. Он покачал крыльями и улетел. Теперь бы приземлиться благополучно, а Илья на аэродроме расскажет, что произошло с Михаилом, и покажет на карте примерное место посадки. В таких случаях высылают полуторку и пару бойцов из БАО для эвакуации летчика.

Приземление оказалось жестким, но Михаил уже имел опыт прыжков. Он сгруппировался, чуть согнул ноги, амортизируя удар. Его завалило на бок, купол наполнился воздухом, и пилота поволокло по снежному насту.

Михаил подтянул нижние стропы. Купол опал, и волочение прекратилось. Пилот встал, обтер от снега лицо, вдохнул морозный, пропахший гарью воздух и вдруг улыбнулся. А все-таки жить чертовски хорошо! Это начинаешь понимать после смертельно опасных передряг.

В высоте, вдали, еще продолжался воздушный бой: доносились едва слышные пушечные очереди, кувыркались, поблескивая фонарями кабин, самолеты. Из карусели смертельно сцепившихся врагов периодически вываливался и летел к земле очередной горящий или дымящийся самолет. Некоторые беспорядочно падали, другие летчики, как и Михаил, пытались тянуть к своим аэродромам или хотя бы поближе к своей земле. Ведь бой шел почти над передовой, и никому из сбитых пилотов, естественно, не хотелось очутиться на земле, занятой противником.

Михаил стоял так около четверти часа. Пилот впервые видел с земли продолжение боя, участником которого только что был. Потом он собрал парашют и затолкал его в парашютный ранец. Чего добро казенное бросать? Прямиком по снегу Михаил направился в ту сторону, куда улетел «Як» Остапенко.

Вот и санный след. Здесь стоять и ждать помощи или дальше идти?

Пока Михаил топтался, показалась лошадка с санями. Приблизилась неспешно, и сидевший в санях дед в заячьем треухе и овчинном тулупе дернул вожжами – тп-р-ру! Затем он подслеповато всмотрелся в Михаила.

– Ты как здесь оказался, милок?

– С неба, дедушка, свалился – сбили меня. Вот, с парашютом выпрыгнул.

– И помогло?

– Как видишь – живой пока.

– Тогда нечего здесь мерзнуть. Ага. В деревню поехали.

– Так за мной приехать должны – искать меня будут.

– До деревни, коли твои спасители на машине, они еще доберутся, а сюда – ни в жисть.

– Тогда едем.

Михаил бросил в сани ранец с парашютом и запрыгнул сам.

– Но, милая! – Дедок причмокнул губами, и послушная кобылка неспешно потянула сани.

– Как звать-то тебя, сталинский сокол?

– Сергеем.

– Ишь ты, как внука моего. Тоже где-то воюет. Отец-то его, сын мой, с финской без ноги вернулся, сейчас в колхозе председательствует. Мужиков-то не осталось – одни бабы с дитенками да старики вот вроде меня.

Похоже, дед хотел выговориться, ответов он и не ждал.

– Ранняя и холодная зима ноне. Ох и не любят немцы такую погоду! Прямо страсть! Я еще в Первую мировую с ними воевал, знаю ихнего брата.

Дед немного помолчал.

– Как думаешь – тебе ведь сверху виднее – удержим Москву, не сдадим супостату?

– Удержим, – уверенно ответил Михаил. – Подожди, дедушка, еще немного – месяц, два – и сам услышишь по радио радостные новости: сибирские свежие дивизии подойдут, вот тогда непременно побьем немца.