Одиночество зверя - Александр Аде

– Не телефонный разговор. Приходи ко мне. Очень нужно.

– С каких пор мы на «ты»? – надменно удивляется он.

И я узнаю этот голос с чуть заметной французской картавостью! Пульс колотится в ушах так, что еле слышу самого себя. Будто въявь вижу того, кто сейчас говорит со мной. Массивная голова. Внушающее уважение обрюзглое лицо с благородным носом, как будто перечеркнутое упавшей прядью темно-седых волос.

Дряхлеющий царь зверей.

– Извините, пожалуйста. Как-то так вышло… По привычке…

– А ты от этой привычки отвыкай – во всяком случае, когда говоришь со мной. Я тебе не ровня.

– Это очень важно, – хрипло произношу я. – Никогда не просил, а сейчас дело серьезное. Тут на месте решать надо. По телефону никак не получится.

– А чего это у тебя голос какой-то… Словно бы и не твой, – сомневается он.

– Приболел. Лежу, не встаю. Температура тридцать девять с чем-то. Вот почему и приглашаю.

Для убедительности приглушенно кашляю.

– Да ты меня заразишь, приятель, – он позволяет себе усмехнуться, но в этой усмешке нет ни капли веселья, только настороженность старого умного хищника.

И все же он спокоен: понимает, что может в любую секунду прекратить разговор, и тогда ищи ветра в поле.

И вновь потрескивающая тишина. Он неспешно размышляет. Чувствую, как ниточка, связывающая нас, истончается, грозя исчезнуть. Тогда я до него не доберусь. Мои ладони мгновенно потеют.

– Ладно, – соглашается он так внезапно, что не успеваю обрадоваться.

– В девять вечера, – я опять кашляю.

– Лады. Я паренька подошлю. Надежного. С ним и побеседуешь.

– Мне бы лично с вами.

– Выздоравливай, – без особого тепла роняет он, и голос его исчезает.

А я точно выныриваю из невероятной глубины и обнаруживаю себя в квартире Николая, слабо озаренной заоконным светом.

Кладу трубку на рычаг. По лицу течет пот, спина мокрая. Еще парочка таких «непринужденных» разговоров – и верный инфаркт. Быстро покидаю избу, спускаюсь по ступенькам, которые как будто перестали скрипеть – или у меня от волнения заложило уши?

Совершенно опустошенный, выпадаю на улицу и по частям затаскиваю себя в «копейку». Медленно, трудно успокаиваюсь. Теперь до девяти вечера мне делать нечего, но я продолжаю сидеть и пялиться на избу Николая, точно чего-то жду. Небо застлано туманом облаков, предвещающих снег. Избенки и циклопические долгострои выглядят суровыми, несчастными. И несчастнее всех – черная покривившаяся лачуга Николая.

Внезапно вздрагиваю и покрываюсь испариной от банальной и ужасной мысли: что, если – для подстраховки – тот, с кем я разговаривал, перезвонит Николаю?

Да нет, зачем это ему? Но нервы истерят, не слушаются доводов разума.

Меня беспокоит расположившийся довольно близко от меня «жигуль», стального цвета «девятка». Когда я припарковался здесь, тачка уже была, еле различимая во тьме. И мне почему-то кажется, что в ней кто-то есть…

Возвращается Николай, широкий, неповоротливый, с понуро опущенной головой. И пропадает в дверях.

Завожу мотор, отправляюсь на жизнерадостную улочку Бонч-Бруевича и таскаюсь до огненной темноты. Собираюсь поужинать, но даже мысль о еде вызывает омерзение и тошноту.

Начинается снег. Сквозь неторопливые крупные снежинки разноцветно сияет город.

Чтобы убить время, пешком отправляюсь на набережную. Долго смотрю на белый пруд, на подсвеченный храм, чьи купола смутно мерцают золотом в темноте.

Раздается тихий перезвон колоколов.

И, точно вторя ему, звонит моя мобила.

– Я чего тебя беспокою, – кисло бубнит Пыльный Опер. – Старожила… то есть, Карповича замочили. Представь себе – у самых дверей офиса. Только вылез из джипа – и две пули. Причем первая – в затылок. Как, по-твоему, кто его заказал?

– Откуда же мне знать? Вероятно, бандитские разборки. Передел сферы влияния.

– Да это я так, – неожиданно мягко, точно извиняясь, произносит опер. – Не хочешь сотрудничать со следствием, не надо…

Его голос исчезает за пеленой снега, а я какое-то мгновение размышляю: «Интересно, кто же все-таки прикончил Старожила? «Южане» – в отместку за смерть бесноватой дочери Хеопса? Или отставной подполковник, вершащий возмездие за свою легкомысленную жену Лолиту? Первое, думается, гораздо ближе к истине».

Впрочем, если откровенно, это меня мало заботит.

Я думаю о Даренке. Никогда она не узнает, какие невообразимые вихри взметались вокруг нее.

Дед Марика, бывший партийный бонза, держал дочку-филологиню и ее мужа-философа в каждодневном страхе, грозя, что завещает свое немереное состояние Верке. Если бы он выполнил угрозу, то после Веркиной смерти эти деньжищи наверняка достались бы Даренке. Но старичина отчалил в царство вечного покоя и Верке ни копейки не оставил.

Даренку – единственного своего ребенка – мог осчастливить солидным баблом Карпович-Старожил. Чего он, само собой, не сделал. Поостерегся: в таком случае «южане» не оставят Даренку в живых.

Я никогда не скажу ей об этом, незачем пробуждать в девчонке горькие сожаления о несбывшемся. О том, что могла – на радость Коляну – сделаться богатой невестой, а выйдет замуж бесприданницей.

Нет, пускай уж лучше останется бедной и живой.

Даренка!

Впервые думаю об этой девчоночке почти с нежностью.

Пускай все бури-ураганы минуют тебя, Даренка!..

В девятом часу вечера сажусь в «копейку» и лечу к дому Николая.

* * *

Весь день Даренка испытывала необъяснимую тревогу. К восьми вечера ее трясет так, что зуб на зуб не попадает.

Она заходит в комнатку Королька. Здесь прибрано, постель заправлена. Одежда висит в шкафу, что не слишком характерно для бывшего сыщика, не отличающегося особой аккуратностью.

Ей хорошо здесь, среди вещей Королька.

– Даренка! – слышит она голос бабы Насти. – Ты где?

Хихикнув, Даренка решает не отвечать. Потом вспоминает, что она уже взрослая и недовольно выглядывает из комнаты.

– Ну?

– Ты чего тут делаешь, бесстыдница?

– А что хочу, то и делаю! – вызывающе заявляет Даренка. – Я, может, на ночь здесь останусь.

Баба Настя всплескивает руками.

– Да ты с ума сошла!

– Пускай. Только я отсюда не выйду! Я буду здесь! С ним!

Баба Настя удаляется, шаркая распухшими ногами. Она знает по опыту: если Даренка уперлась, с ней лучше не спорить. Надо подождать Королька и переговорить с ним. Мужик уже не молоденький, умный, как-нибудь найдет выход из положения.