Противостояние - Вячеслав Шалыгин

«В результате все довольны, все смеются, – Каспер усмехнулся. – Конечно, насколько уместно смеяться на кладбище».

Капитан Галимов оказался человеком настолько вжившимся в образ сталкера Щуки, что почти никто поначалу даже не заподозрил, что этот небритый проводник на самом деле военный, да еще и офицер. Раскусил Щуку только сержант Гелашвили. Он, как и полагается, сначала сообщил о своей догадке командиру, и когда капитан Кольцов дал добро на «разоблачение» проводника, сержант завел с Галимовым какую-то беседу.

Капитан услышал лишь пару фраз, но этого ему хватило, чтобы понять – разведчик и спецназовец мгновенно нашли общий язык. Кольцова этот факт не то чтобы обеспокоил, но изрядно удивил. Ведь мало того, что Галимов был офицером, а Гелашвили сержантом, они еще и принадлежали к разным профессиональным группам. Можно сказать, были из разных каст.

Разведка всегда считала спецназ «штурмовыми бревнами», таранами, неспособными к тонкой оперативной игре, а потому посмеивалась над бойцами спецотряда. В свою очередь, иронично относились к разведке и спецы, которые были убеждены, что спецназ – это универсальные солдаты, способные решать любые задачи, а диверсанты и шпионы – отмирающая ветвь, которую вполне могут заменить спутники, летающие роботы-шпионы и прочая аппаратура.

Кольцов когда-то и сам придерживался такого мнения. Когда-то, еще до Зоны. Но после того как капитан попал в это проклятое «пятикружье Ада», его мнение в корне изменилось. Живые лазутчики и наблюдатели здесь оказались гораздо надежнее спутников и прочих технических ухищрений.

Но так считал лично Кольцов. Чины помладше и с меньшим опытом по-прежнему придерживались устоявшихся заблуждений: одни «тараны», другие – артисты из погорелого театра. На памяти Кольцова исключения встречались раза три-четыре и составляли их только такие зубры, как Гелашвили.

– В марте сто пятьдесят будут отмечать, – бурчал Галимов. – Опять в Канаде. Хотя бы финал посмотреть. С этой работой… хрен что увидишь!

– Все круглые даты наши выиграли, – Гелашвили между делом проверял ИПП. – У меня дома запись финала столетия заставкой на всех проекторах идет. Знаешь, такой оцифрованный вариант, в восемнадцатом его объемным сделали.

– Знаю, – Галимов кивнул. – У меня в архиве есть. Когда Илья в камеру кричит: «Это тебе, Россия!» Дрожь по телу, как цепляет.

Кольцов слабо понимал, о чем толкуют товарищи, но подозревал, что ничего опасного для основной миссии в их разговоре не было. Скорее всего, капитан-разведчик и сержант сошлись на почве спорта. Если вспомнить, что Гелашвили всегда бредил хоккеем, речь, видимо, шла о нем.

– А у меня дед играл, – признался сержант.

– Знаю, – ответил Щука. – У меня тоже. И в то же время. Только чемпионами они в разные годы были.

– Это понятно, – сержант усмехнулся. – Хорошо раньше играли. С финтами, жестко, красиво. Теперь не то. Скорости вдвое выше, а техника не та. Хотя… может, так только кажется?

– Раньше и небо было выше, и вода мокрее, – Галимов попрыгал, проверяя подгонку снаряжения. Ничего не брякало. – Я готов! Господин капитан, пора?

– Так точно, – Кольцов прекратил вслушиваться в их треп. – До выхода пять минут. Сержант, проверить оружие и снаряжение!

– Есть! Становись! – Гелашвили слегка подтолкнул замешкавшегося морпеха Герасимова, окинул орлиным взглядом строй (смотрел искоса, поскольку вместо одного глаза у него серебрился металлический кругляш стабилизированной «заразы») и приказал: – Попрыгали!

Привычную и понятную команду выполнили все, кроме опять же Герасимова. Он смотрел на Гелашвили, как баклан на селедку в банке: вроде бы рыба, а как ее проглотить – непонятно. Примерно в таком ключе сержант и сформулировал вопросы к прикомандированному бойцу морской пехоты.

– Чего объективами семафорим, матрос? Чесать тебя якорем между пятками! Приказ неясен? Бушприт тебе в корму! Прыгать – это значит сначала подать тело вверх, с отрывом от почвы, а потом вниз, до полного контакта с ней же. Понял? Конец с мусингом тебе в глотку!

– Э-э…

– Не слышу!

– Да.

– Еще раз!

– Так точно! – наконец сообразил Герасимов.

– Другое дело, – Гелашвили смягчил интонации: – Вот ведь повезло. Восемьдесят кило морской капусты привалило. Этой, как ее… ефрейтор Анисин, как по-умному?

– Ламинарии, – подсказал Анисин, иронично глядя на морпеха.

– Во-во, – сержант тоже смерил Герасимова насмешливым взглядом. – Вас в Крыму вообще чему-нибудь обучали? Ну, хотя бы строем ходить.

– Так точно! – как-то неубедительно, словно новобранец, выпалил морпех.

– Какой там, – негромко возразил рядовой Касутин. – Хохлушек по набережной выгуливали вместо строевой подготовки.

– Выгуливают домашних любимцев, рядовой, – строго поправил его Гелашвили. – А девушки, пока не женишься, любимицы не совсем домашние. Улавливаешь?

– А когда женишься, они уже и не любимицы, – добавил Анисин.

– Вот, – Гелашвили поднял указательный палец. – Р-равняйсь! Смирно! Господин капитан, группа к боевому выходу готова! Сержант Гелашвили.

– Вольно, – Кольцов на миг задержал взгляд на Галимове.

Разведчик, как и полагалось, стоял в сторонке, на команды сержанта не реагировал, не по чину, однако держался нормально, без вызова. Просто так полагалось, стоять отдельно, и он выполнял требования Устава. Без выпендрежа. Кольцову этот проводник уже почти нравился.

Командир группы махнул Гелашвили: «Не в ногу шагом марш!»

Сержант развернул строй направо и озвучил команду Кольцова.

Капитан, все так же специальными жестами, отдал еще несколько приказов, и Гелашвили мгновенно перераспределил бойцов по местам в походном строю. Галимов пошел впереди, Анисин за ним. На несколько шагов отстали Кольцов, Герасимов и Касутин. Сам Гелашвили двинулся замыкающим.

Пока группа поднималась из подземелий наверх, пробиралась сквозь горелый бурелом и перешагивала через поваленные памятники Троекуровского кладбища, а затем форсировала затопленную грязной водой улицу Рябиновую, все молчали. Даже Герасимов только сопел и вздыхал, когда приходилось в очередной раз входить в холодную воду почти по пояс. Такая реакция морпеха на привычную, казалось бы, стихию вызывала удивление, сержант Гелашвили даже покачал головой, но на этот раз обошелся без воспитательных речей. Сержант списал странности поведения прикомандированного на брезгливость. Грязная жижа из разлившейся Сетуни – это вам не чистая водица из Черного моря.

После форсирования Рябиновой, когда группа выбралась на секретную тропу и потопала строго на север, морской пехотинец выглядел как болотное чучело. Так измазаться грязью нужно было еще умудриться.