Легенда о седьмой деве - Виктория Холт

Именно поэтому в тот жаркий вечер я шла из дома бабушки на ферму Бартон, принадлежащую Пенгастерам. Я заметила, что в поле работает Том Пенгастер, и вспомнила, что Долл намекнула Дейзи, будто они с ним встречаются. Он будет хорошей парой для Долл, подумала я. Бартон — процветающая ферма, а Том, в отличие от его слабоумного брата Рубена, который перебивается случайными заработками, много работает и однажды унаследует ее.

Я прошла под высокими деревьями, на которых гнездились грачи. Каждый год в Бартоне отстрел грачей превращался в целую церемонию, а пироги с мясом грачей, которые пекла миссис Пенгаллон, повариха на ферме Бартон, считались истинным деликатесом. Один такой пирог обязательно отсылали в Эббас, и его благосклонно принимали. Совсем недавно миссис Солт рассказывала, как она подавала его со взбитыми сливками и как миссис Ролт съела слишком много, так что потом ей стало плохо.

Я подошла к конюшне — там были стойла для восьми лошадей и два денника — и направилась к хозяйственным постройкам. Я увидела голубятню; птицы ворковали, и казалось, будто они монотонно повторяют: «Гули-гули, пора гулять, пора гулять!»

Проходя мимо мостика, я столкнулась с Рубеном Пенгастером, который шел к голубятне с птицей в руках. В Корнуолле говорят, что в каждом стаде обязательно есть паршивая овца, — это означает, что кто-то сильно отличается от окружающих и воспринимается ими как неполноценный. Рубен был той самой паршивой овцой в семье Пенгастеров. Слабоумные всегда казались мне отталкивающими, и, хотя стоял ясный день и ярко светило солнце, я не смогла сдержать дрожь, когда Рубен подошел ко мне своей странной походкой. Лицо у него было пухлое, как у ребенка, глаза — ярко-голубые, а волосы — цвета соломы. Его опущенная челюсть и влажные приоткрытые губы выдавали в нем умственно отсталого.

— Привет! — воскликнул он. — Куда идешь?

Рубен гладил голубку по голове, и было заметно, что он больше сосредоточен на птице, чем на мне.

— Я принесла Хетти кое-какие травы, — ответила я.

— Травы для Хетти! — Он рассмеялся высоким детским смехом. — А зачем они ей? Чтобы сделаться красивой? — Выражение его лица стало воинственным. — Наша Хетти и без них красавица. — Он упрямо выдвинул нижнюю челюсть, словно готовился наброситься на меня за то, что я могу предположить обратное.

— Хетти сама должна решить, нужны ей эти травы или нет, — резко ответила я.

Снова зазвучал его детский смех.

— Да, правда, — согласился он. — Но Сол считает, что она — редкостная красавица.

— Ну, наверное, так и есть.

— Можно считать, она уже помолвлена, — продолжал Рубен с хитрой улыбкой на губах. Было совершенно очевидно, что он обожает свою сестру и гордится ею.

— Надеюсь, они будут счастливы.

— Будут. Сол — большой, хороший. Капитан Сол… Шахтеры с ним — как шелковые, с Солом-то. Если Сол говорит уйти — они уходят. Если Сол говорит прийти — они приходят. Мистер Феддер, наверное, не такой важный, как наш капитан Сол Канди.

Я была готова согласиться со всем, лишь бы отдать травы и поскорее уйти.

— А где Хетти сейчас? — спросила я.

— Ну, наверное, в кухне, со старой матушкой Пенгаллон.

Я заколебалась, раздумывая, не отдать ли ему пакет и попросить отнести его Хетти, но потом отказалась от этой идеи.

— Тогда я пойду разыщу ее, — сказала я.

— Я тебя отведу к ней, — пообещал Рубен и зашагал рядом со мной. — Гули-гули-гули, — бормотал он птичке и этим сразу напомнил мне, как Джо лежал на полке и лечил поломанную лапку птицы. Я обратила внимание, какие у Рубена большие руки и как нежно он держит голубя.

Он привел меня к задней двери фермы и глазами указал на коньковую черепицу, украшавшую крышу. У стены стояла лестница. Он, наверное, работал на крыше дома.

— Некоторые черепицы отвалились, — объяснил Рубен, подтверждая мою догадку. — Это нехорошо. А вдруг маленькие человечки придут в полночь поплясать? — Он снова рассмеялся своим высоким детским смехом, который начинал меня раздражать — да так сильно, что мне захотелось, чтобы этот слабоумный оставил меня в покое. Я знала, что он намекает на так называемые «дорожки пикси» — коньковые черепицы, по которым, как принято считать, пикси поднимаются ночью на крышу и танцуют там. Если эти черепицы поломаны или отпали, пикси злятся, а гнев пикси приносит в дом неприятности и неудачи. Мне показалось естественным, что человек, о котором говорят, что пикси отобрали у него разум, верит в подобные сказки.

— Но сейчас все в порядке, — продолжал Рубен. — Я об этом позаботился. А потом решил взглянуть на своих пташек.

Он провел меня через моечную с каменным полом в коридор, выложенный широкими каменными плитами. Потом распахнул дверь в огромную кухню с двумя высокими окнами и выложенным красной плиткой полом. Там был открытый очаг, большая печь и массивный обеденный стол. На дубовых балках висели свиные окорока, куски бекона и пучки трав.

За столом сидела миссис Пенгаллон и чистила картофель. С тех пор как умерла миссис Пенгастер, она служила на ферме поварихой и экономкой. Миссис Пенгаллон, крупная, спокойная женщина, выглядела непривычно грустной. Хетти Пенгастер тоже была здесь. Она гладила блузу.

— Ну и ну! — воскликнула она, как только мы вошли. — Боже милостивый! Неужто Керенза Карли? Какая честь! Заходите, если, конечно, снизойдете до таких, как мы!

— Отстань от нее, — перебила Хетти миссис Пенгаллон. — Это же Керенза Карли! Заходи, дорогуша. Скажи-ка, ты сегодня нигде не встречала моего Табса?

— Вы что, потеряли своего кота, миссис Пенгаллон? — спросила я, не обращая внимания на Хетти.

— Я его уже два дня ищу, голубушка. Это на него совсем не похоже. Он и раньше пропадал где-то целыми днями, но к ужину всегда являлся. Мурлыкал, выпрашивал свое блюдце молока…

— Мне жаль, но я его не видела.

— Я так беспокоюсь. Ну что с ним могло приключиться? А вдруг он попал в какой-нибудь капкан? Это так ужасно, дорогая! Я просто не могу ни о чем другом думать! Даже решила пойти к твоей бабушке. Может, она мне что-нибудь скажет? Она же чудеса творит! Вон как она помогла миссис Томз! Теперь ей намного легче дышать — а ведь она делала только то, что велела ей твоя бабушка: брала паутину, скатывала в шарик и глотала. Просто волшебство! А твоя бабушка — замечательная женщина.

— Да, — согласилась я, — она замечательная женщина.

— Скажи ей, как увидишь, что у меня уже прошел ячмень на глазу — с тех пор как я потерла глаз хвостом моего Табса, как она мне велела. Бедненький Табс, где-то он теперь? Просто ума не приложу! Прямо покоя мне нет, пока он не найдется.

— Может, его где-то еще кормят, миссис Пенгаллон? — предположила я.

— Не думаю, дорогая. Он хорошо знает, где его дом. Он никогда так надолго не пропадал. Он у меня домашний, мой Табс. Ох ты, горе-то какое! Вернется ли он когда-нибудь ко мне?