Томас Квик. История серийного убийцы - Ханнес Ростам

«Стуре рассказал, что убил двух человек — мальчиков!» — выпалила Столе.

Йоран Франссон отказался признавать, что его ближайший соратник Чель Перссон рассказывал ему не всю правду о беседах со Стуре. Если вдруг выяснится, что он как лицо, ответственное за лечение Квика, узнал о признаниях в убийствах и не сообщил в полицию, ничего хорошего не будет.

С появлением Биргитты Столе приоткрылась завеса тайны вокруг признаний Квика. Йоран Франссон обдумывал ситуацию одиннадцать дней, прежде чем дать ответ. 26 февраля он записал в медицинском журнале Квика:

«Лечащий психотерапевт пациента в данный момент в отпуске. Во время его отсутствия Бергваль обратился к нескольким врачам отделения, занимающим ключевые посты, а также к психологу Биргитте Столе. Он рассказал, что совершил два убийства: одно — когда ему было шестнадцать, второе — около десяти лет назад. Речь идёт об убийстве двух мальчиков, которые считаются пропавшими без вести. Полиции до сих пор не удалось обнаружить их тела. Я объясняю пациенту, что данные события должны иметь юридические последствия и что необходимо обратиться в полицию, если он хочет когда-либо примириться со своей совестью. Он осознаёт это, но, разумеется, испытывает сильный страх».

Из записей следует, что Томас Квик неожиданно признался в двух убийствах, ранее неизвестных персоналу Сэтерской клиники, хотя к убийству Юхана Асплунда он периодически возвращался с октября 1992 года, после чего один из его врачей даже начал собственное расследование. Но теперь, когда тайное стало явным, Франссон счёл неуместной попытку психиатрической больницы негласно расследовать преступление, в котором сознался пациент, и не сообщать об этом полиции.

Ситуация застала Квика врасплох: рассказывать подобные истории было занимательно, легко и безопасно, пока беседы проходили наедине с Челем Перссоном. Для Квика это была своего рода интеллектуальная игра, заставлявшая его думать. И вдруг появляется Йоран Франссон и говорит о заявлении в полицию, обвинении и суде. Слово, неосторожно брошенное Стуре в беседе с Биргиттой Столе, открыло ящик Пандоры, и теперь вылетевшие фразы грозили неприятностями. Нельзя было повернуть время вспять, чтобы собрать все сказанные слова и запереть их в замкнутом мирке терапевтических сеансов.

Вернувшись из отпуска, Чель Перссон возобновил разговоры с Квиком и позже записал в его журнале:

«Также всплыли травмирующие воспоминания ряда эпизодов, связанных с детством пациента, когда, судя по всему, его собственная мать была близка к тому, чтобы убить сына. Наиболее устрашающей представляется её попытка утопить ребёнка зимой в озере Рунн. Самые травмирующие события, видимо, произошли в жизни пациента, когда ему было от трёх до пяти лет, однако сексуальные домогательства со стороны родителей продолжились и в более позднем возрасте, хотя случались значительно реже».

Бесценным сокровищем для клиники Квика сделали не рассказы о насилии, а связь между ними и склонностью Стуре к жестоким преступлениям во взрослом возрасте. Теория объектных отношений объясняла это так: поступки взрослого Стуре были воспроизведением насильственных действий, которые совершались в отношении него самого в его глубоком детстве. Вот что об этом написал Перссон:

«Параллельно с появлением этих странных фрагментарных воспоминаний, которые порой представляются кристально понятными, воспоминания об убийстве Юхана Асплунда становятся всё отчётливее. На начальном этапе психотерапии эти истории представлялись скорее фантазиями, обрывками сновидений, однако постепенно они сформировались в более полную и последовательную картину. По мере того как пациент анализировал возникающие в памяти фрагментарные картинки о нападении на Юхана Асплунда и убийстве, данные воспоминания всё отчётливее связывались с воспоминаниями из детства. Его деяние является порождением психологической проекции ситуаций из детства».

В феврале 1993 года Йоран Франссон вошёл в комнату Томаса Квика. Он хотел выяснить, что сам пациент думает о своих признаниях. Тот не скрывал: в этот день его чувства были не так очевидны, как прежде. Его мучали сомнения и неуверенность во всём.

— Я хочу дать вам шанс самому обратиться в полицию. Если вы не сделаете это в течение двух недель, я буду вынужден сам написать заявление, — сказал Франссон.

Квик понимал, что ему придётся поговорить с полицейскими, но не был уверен, сможет ли он рассказать достаточно много об убийстве Юхана.

— Перед допросом нужно будет подготовиться, — продолжил Франссон. — И, конечно же, с вами всё время будет кто-то из персонала.

По просьбе Франссона Квик принялся излагать факты об убийстве Юхана Асплунда. Это не было похоже на терапевтические сеансы. Франссон записал:

«Его описание скорее напоминает фантазии. Он не уверен, произошло ли это на самом деле, однако благодаря психотерапевтическим сеансам нам удалось подтвердить, что его предположения на самом деле реальны. Я прямо указываю, что на прошлой неделе он дважды ответил весьма уклончиво на заданный мной вопрос о том, совершал ли он другие убийства. Лично я нахожу странным тот факт, что между преступлениями прошло 15 лет. Он отвечает, что у него есть некие воспоминания о ещё двух убийствах — на сей раз речь идёт о мальчиках Петере и Микаэле. Его рассказ выстроен в хронологическом порядке. Однако не уверен, что к их смерти привели именно действия Бергваля».

Стуре рассказывает мне, как мучился на протяжении тех двух недель, что дал ему на раздумья Йоран Франссон. Если он скажет, что врал на терапевтических сеансах, то, возможно, ему удастся выпутаться из этой сложной ситуации. Но поверят ли ему? Что скажет Чель Перссон? А Франссон? Все пути отступления казались иллюзорными. Наконец, он попросил Йорана Франссона позвонить в полицию. И будь что будет.

В понедельник 1 марта 1993 года в 11 часов в Сэтерскую клинику прибыл полицейский самого низшего ранга Йорген Перссон. Через полчаса он уже сидел в крошечной комнатке, где решено было проводить допрос. Он достал диктофон и поздоровался с подозреваемым. Свидетелем на допросе выступал Чель Перссон. Йорген проверил работу диктофона и устроился поудобнее в кресле.

— Итак, Стуре, можем начинать. Я работаю в полицейском управлении города Бурленге и, честно говоря, вообще ничего не знаю о вашем деле. Мне только сказали, что вы, находясь в Сэтерской лечебнице, начали говорить о чём-то, что теперь хотели бы поведать мне. Я ничего не знаю о предыдущих следствиях и преступлениях — ну, кроме того, о чём писали в газетах, так что, можно сказать, я не очень-то готовился.

Допрос идёт медленно, несмотря на всяческие попытки Йоргена Перссона разговорить подозреваемого. Но неожиданно Перссон задаёт простой вопрос, и Квик преображается:

— Так что произошло? Что вы помните, Стуре?

— Я одолжил у друга машину, — говорит Квик. — Отправился в путь ночью, приехал в Сундсвалль. Из Фалуна я выехал вечером, когда уже было темно, а в Сундсвалль приехал