Мир глазами Гарпа - Джон Уинслоу Ирвинг

нос Гарп и снова попытался обойти пса. Тот, пошатываясь, последовал за ним. Его пасть по-прежнему напоминала Гарпу ковш экскаватора, а провисшие мышцы когда-то сильной груди говорили о том, какой мощный у него был бросок — когда-то.

— Не обращай на него внимания, — сказала Куши, и тут Бонкерс бросился на Гарпа.

Но псу не хватило расторопности, так что Гарп успел отскочить, обойти его сзади и ухватить за передние лапы. Он дернул Бонкерса за лапы и одновременно всей своей тяжестью рухнул ему на спину. Пес сунулся носом в землю, продолжая отбиваться задними лапами. Гарп крепко зажал его передние лапы, придавив огромную голову к земле. Бонкерс издал чудовищное рычание, и тогда Гарп изо всех сил вцепился зубами в его шею, покрытую густой шерстью. И тут он увидел собачье ухо — оно буквально само угодило ему в рот. И Гарп, не долго думая, укусил Бонкерса за ухо. Укусил так, что тот взвыл. Но Гарп и не думал отпускать его; он укусил Бонкерса в отместку за свое откушенное ухо, в отместку за те четыре года, которые ему пришлось провести в Стиринге, и в отместку за те восемнадцать лет, которые пришлось провести здесь его матери.

Только когда в доме Перси стали загораться окна, Гарп отпустил старого Бонкерса.

— Бежим! — предложила Куши. Гарп схватил ее за руку, и они помчались прочь.

Гарпа подташнивало, во рту был отвратительный привкус.

— Ух ты! А кусать его было обязательно? — спросила Куши.

— Он же меня укусил, — напомнил ей Гарп.

— Да, я помню. — Куши крепко сжала его руку, и он повел ее дальше — куда хотел отвести.

— Что за чертовщина тут творится?! — услыхали они за спиной раздраженный крик Стюарта Перси.

— Это все Бонки! — пискнула Пух Перси.

— Бонкерс! — позвал Жирный Стью. — Ко мне, Бонкерс! Ко мне! — И все услышали ответное завывание старого оглохшего пса.

В общем, поднялся такой шум, что были разбужены все немногочисленные обитатели опустевшего кампуса, в том числе и Дженни Филдз, которая тут же высунулась в окно. К счастью, Гарп вовремя заметил, как мать зажигает свет, и, быстренько спрятав Куши в коридоре пустого изолятора, отправился к Дженни за медицинской помощью.

— Что с тобой? — спросила она сына. Но Гарпу прежде всего хотелось выяснить, чья это кровь струится у него по подбородку — его собственная или же Бонкерса. Отмывая его возле кухонного стола, Дженни смыла у него с шеи нечто черное, похожее на струп, величиной с серебряный доллар. «Струп» упал на стол, и мать с сыном уставились на него.

— Что это?! — удивилась Дженни.

— Ухо, — ответил Гарп. — Или часть его.

На белой поверхности стола лежал кусок черной кожи, чуть свернувшейся по краям и потрескавшейся, как высохшая от старости перчатка.

— Я налетел на Бонкерса, — сказал Гарп.

— Ну что ж, ухо за ухо, — сказала Дженни Филдз.

У самого Гарпа не было ни царапины — он просто перепачкался в крови Бонкерса.

Когда Дженни снова ушла к себе в спальню, Гарп подземным туннелем провел Куши в изолятор. За восемнадцать лет он хорошо изучил этот путь и отвел ее в крыло, находившееся в самом дальнем от материнской спальни конце; они устроились в комнате над главным приемным покоем, рядом с кабинетами хирурга и анестезиолога.

С тех пор секс для Гарпа неизменно ассоциировался с определенными медицинскими запахами и ощущениями. Этот случай навсегда остался в тайниках его памяти, но не как волнующее переживание, а просто как память о заслуженной награде, которая наконец-то досталась ему после всех пережитых мучений. И этот смутно-больничный запах тоже навсегда сохранился у него в памяти как нечто глубоко личное. А свое тогдашнее окружение он воспринимал как некое совершенно пустое пространство. И секс остался в памяти как единичный акт, совершенный в покинутой всеми и тщательно вымытой дождем земле. Причем акт, всегда вселяющий невероятный оптимизм.

Куши, конечно же, вспомнила про пушки. Когда третий презерватив из пакетика был уже использован, она спросила, неужели это все, что он припас, неужели купил только один пакетик Но борец больше всего ценит именно заслуженный отдых после тяжелой схватки, и Гарп уснул под аккомпанемент жалобных причитаний Куши.

— В прошлый раз ты вообще ни одного не захватил, — плакалась она, — а теперь взял слишком мало, и они сразу кончились. Хорошо еще, что мы с тобой старые друзья.

Было еще темно и далеко до зари, когда их разбудил Стюарт Перси. Голос Жирного Стью гремел в стенах пустого изолятора, словно началась какая-то невиданная эпидемия. «Откройте!» — требовал он, и Куши с Гарпом подкрались к окну посмотреть, что происходит.

На ослепительно зеленой после дождя лужайке стоял в махровом халате и шлепанцах — и с Бонкерсом на поводке! — отец Куши и орал, глядя на окна изолятора. Немного погодя в окне своей спальни появилась Дженни.

— Вы заболели? — спросила она Стюарта.

— Где моя дочь? — гаркнул Стюарт.

— Вы пьяны? — холодно спросила Дженни.

— Немедленно впустите меня! — завизжал Стюарт.

— Доктор в отъезде, — спокойно пояснила Дженни Филдз. — А я лично сомневаюсь, что вас вообще надо от чего-то лечить.

— Су-у-ука! — проблеял Стюарт. — Твой ублюдок совратил мою дочь! Я знаю, они там, в вашем траханом изоляторе!

Да, теперь это действительно траханый изолятор, подумал Гарп, тая от прикосновений и запаха Куши, которая тряслась от ужаса рядом с ним. В открытое окно влетал прохладный утренний ветерок, холодил кожу, заставляя и Гарпа поеживаться и вздрагивать; оба молчали.

— Вы только поглядите на мою собаку! — продолжал орать Стюарт. — Вся в крови! Она аж под гамак спряталась! Да у меня все крыльцо кровью залито! Что ваш проклятый ублюдок сделал с моим Бонкерсом?!

Гарп почувствовал, что Куши передернулась, услышав голос его матери. То, что затем сказала Дженни Филдз, заставило Куши Перси вспомнить собственные свои слова, произнесенные тринадцать лет назад. А сказала Дженни всего лишь: «Гарп укусил Бонки». Потом свет в ее комнате погас, и во мраке, упавшем на изолятор и пристройку, было слышно только злобное пыхтение Жирного Стью и стук капель дождя, омывающего Стиринг-скул, смывающего все дочиста.

5. В городе, где умер Марк Аврелий

Когда Дженни с восемнадцатилетним Гарпом уехали в Европу, он был гораздо лучше большинства своих сверстников подготовлен к затворнической жизни, какую обычно ведут писатели. Он отлично чувствовал себя в том мире, который создал собственным воображением; в конце концов, его и воспитала женщина, полагавшая затворничество (если не одиночное заключение) наиболее естественной формой существования. Прошло немало лет, прежде чем Гарп заметил, что у него