Штабс-ротмистр - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

бы славен нетерпимостью и непримиримостью.

Князь-Государь обратил внимание на Львова. Тот, один самых молодых Великих, и семидесяти не стукнуло, о чём-то соображал, терзая листики из стопки. Явно нечто знал или надумал, но не пожелал сообщать другим.

Отчасти на общее настроение повлияли иные дурные вести — крушение дирижабля и возмущение американских туземцев, что некто из-за летевших русских убил местных, в заокеанских губерниях рождённых. Прискорбно было, что в Торжке мир делят на коронные земли и всё остальное, так и янки, оказывается, смеют считать североамериканские губернии Руси своими, русских — чужаками… Срам!

В сложном положении опрометчивость противопоказана. Оттого Великие Князья никакого решения не приняли, кроме: наблюдать и обдумывать.

Тише едешь — дальше будешь. Зачастую — от места, куда стремился.

х х х

Повеление срочно прибыть в Ново-Йорк доставил не пристав, а лично уездный урядник, глава Питтсбургской полиции. Долго ждал в приёмной, входил бочком, сняв форменный картуз с блестящим козырьком и прижав к выпуклому брюшку, долго извинялся: мол, не по своей воле, начальство наказало…

Лишь спустя неделю после крушения дирижабля, вылетевшего из Питтсбурга в Ново-Йорк, тамошние власти и охранка решились, наконец, потревожить Джона Моргана-старшего. Причём — самым деликатным образом, а не прислав наряд казаков в управление Морган Групп.

— Я только посыльный, сэр! Мне, право, жаль… — лебезил полицейский, прекрасно понимая, кто перед ним.

— В стародавние времена султан велел бы казнить гонца, принесшего дурную весть. Радуйтесь, мистер, что живём в просвещённом XXI веке. Можете быть свободны.

Внешне заводчик более походил на персонажа из XIX века, даже не прошлого. Пышные усы перетекали в подусники, обнимали челюсть и соединялись с бакенбардами. Пухловатый и какой-то сдобный, он ничем не напоминал человека, способного править целой промышленной империей, порой — жёстко. Тем более — поручать кому-то уничтожить дирижабль с пассажирами на подлёте к Нью-Йорку.

Выпроводив полицейского, Морган некоторое время пребывал в задумчивости. Затем, отдав несколько необычных распоряжений, вызвал сына.

Тот, прочитав текст повестки, побледнел.

— Они всё же вызывают… Будто ответчика в суд! Неслыханно!

— Боюсь, с просьбой встретить русских у Нью-Йорка, гм, соответствующе… я несколько погорячился.

— Отец, не думаешь ли ты, что они начнут тебя допрашивать с ментальными Одарёнными? Ты же — не ординар какой-то, не уголовник. Столп общества! И сам по себе вызов аккуратный, вроде приглашения. Урядник же не получил приказа везти тебя в наручниках.

— Даже если получил бы, — хохотнул Морган-старший. — Кишка тонка. Знает — могу с лестницы спустить рылом вниз и сказать потом: пардон, у господина полицейского ноги заплелись. Вот только сын, это здесь я всевластен. Сообщили бы мне вовремя, что под личиной газетчиков орудуют молодчики из охранки, троица бы моментом исчезла, никто бы их косточек не нашёл. Но против всего Третьего Отделения с казаками кишка тонка как раз у нас. Торжок и русских не любят многие, но мало кто готов идти на них войной.

Джуниор присел в кресло.

— Конечно, ты не полетишь, папа.

— Естественно. Однако от нас не отстанут. Да, заварил ты кашу, сообщивши о дирижабле…

— Но, отец, ты бы не простил, промедли я до утра.

— Тоже верно. Что мы имеем. Я получил известие, не скажу от кого, что в Нью-Йорке ждут срочно вылетевшего князя Тышкевича, он глава охранки. С ним — целая свита сыщиков. Делу о дирижабле русские намерены придать размах. Стало быть, Морган Групп надо вывести из-под удара. Даже если захотят меня изловить и выпотрошить у менталистов. А я знаю, где спрятан чёртов поляк. Кому заказал сбить дирижабль. Где налаживается выделка оружия, что рано или поздно начнёт стрелять по русским. Много чего знаю. Ты — меньше. Главное, отрицай, что слышал мой приказ сбить летунов.

— Так я и не слышал…

— Именно! А ещё не знаешь, что я задумал предпринять.

— Исчезнуть на время?

— Ты не знаешь, что я намерен предпринять, — повторил старший. — А коль не ведаешь, то и охранке не скажешь. В общем, ты молод слишком и слабо подготовлен, но кроме тебя у меня сына нет.

Морган поднялся и указал ему на своё кресло. Мол — пересаживайся. Пусть твоя задница привыкает к начальственному насесту.

— Что же ответить русским? — спросил сын, тоже вставая.

— Сам отвечу. Выезжаю. Но поездом и не торопясь. Не люблю эти летающие штучки. Вдруг упадёт? Как тот — под Нью-Йорком.

Русские догадываются, где находится пан Бже, он же пан Ковальски, подумал Джон-младший. Сейчас напоминать отцу о поляке не стоит. Как говорили дикари, ранее населявшие губернию, Морган-старший вышел на тропу войны. Лишних жертв ему подкидывать не нужно. Конечно, отец связался и с Монморанси, проигнорировав предупреждение русского Одарённого: сидеть и не высовываться.

х х х

— Хвалить или ругать вас, штабс-ротмистр?

Глава Третьего Отделения обращался сугубо официально, ибо в кабинете полковника, старшего офицера охранки Ново-Йоркской губернии, кроме хозяина, сидели по углам ещё двое, включая одного знакомого — Антона Петровича, глядевшего укоризненно: предупреждал же об американской специфике.

— Заслугу свою, что добыл папку с показаниями объекта, знаю. Прошу не щадить и указать на промахи. Без жалости.

— Жалеть не буду. Хоть вы и не мой подчинённый, а только разово привлечённый к делу. Два трупа подозреваемых, первый едва допрошен, второй и вообще никак. Причём О’Коннора убил наш офицер, из «Девятки». Ваш прямой подчинённый.

— Так точно, ваше превосходительство. Готов понести наказание. Однако хочу заметить, что князь Горчаков на другое пеняет — излишнюю поспешность да нарушение общественного спокойствия.

Князь-генерал, небрежно сидевший в кресле Ново-Йоркского резидента под портретом Князя-Государя, презрительно скривился.

— Ох уж эти карьеристы-политиканы! Как им доверить дело государственной важности, когда больше думают, чтоб всё оставалось тихо-гладко? Вот и дотихарились. Вызревает гнойник. Его вскроем всенепременно, пути назад нет. Чем позже — тем больше будет шума и криков «долой русских», посему надо поспешать. Но — разумно.

— Генерал-губернатор также изволят беспокоиться, — ввернул полковник. — Третьего дня прислал депешу в нашу губернскую управу. Пишет: в истории с дирижаблем надо докопаться до истины, кто напал на корабль… И кто создал положение, отчего по кораблю стреляли.

— То есть вы тоже считаете, что штабс-ротмистру стоило ждать в Питтсбурге да ограничиваться докладами, пока по всей Америке расползаются чертежи с оружием, что предназначено против русских? — тон Тышкевича-старшего не предвещал ничего доброго. — Дьявол задери эту Америку! Она и русских офицеров превращает чёрт знает во что! В кисель, не способный на решительность!

Сейчас могли прозвучать слова об отстранении полковника и замещении кем-то из прибывших с его сиятельством, но Мирослав Стефанович не стал спешить. Видно, тоже начал проникаться американщиной.

— Господа офицеры! Оставьте нас наедине с штабс-ротмистром, — когда закрылась дверь за последним, изрядно смягчил тон: — Садись, Виктор, поближе. Искренне рад, что ты сумел выпутаться. Надо же… Ради вас целый воздушный корабль изничтожили.

Граф не опустился на стул у начальственного стола, а обошёл его и обнял дядюшку. Только потом занял указанное место.

— Страшно было, не скрою. Ледяные иглы и воздушные ножи били наугад. Мне не досталось, да и защита спасла бы. А вот шотландцу в самое причинное место угодило и через живот — навылет.

— Уверен, что он мёртв?

— Коль находился бы с нами целитель не ниже уровня пятого, да с амулетами, был бы шанс. А так — отлетела душа.

— Если только душу его не успели поймать за хвост ваши обидчики. Пусть он не главная фигура в игре, что ведут Морганы, Монморанси и кто-то с ними в компании, задал бы ему пару вопросов. Эх, поздно жалеть. Расскажи про церковного святошу.

— Да какой он святоша… Жулик. В заводоуправлении Морганов у бухгалтера ручку спёр с золотым пером. Позже каялся дома. Грешен, мол. Вернусь в Торжок, свечку поставлю. Но в бухгалтерию ручку не вернул. Не того митрополит пригрел. Пусть и полезный он, и хитрый, но горбатого могила исправит. Сбежал, едва в Ново-Йорк вернулись.

— Львова? Видная барышня, видел её мельком с вице-губернатором.

— Скажу как на духу. Не была бы великокняжеской дочерью да связисткой… Быть может, просил бы вашего, дядя, благословения свататься к ней.

— Ого! Насчёт великокняжества — ясен перец. Не для нашего брата девица. Но связистки чем не угодили?

— Значит, мало пришлось вам с их братом, точнее — с их сестрой общаться. Служба ломает. Заставляет отвлечься от мира, уйти в тонкий, а там наслушаются мерзостей, коих молодой барышне не престало знать. Становятся замкнутыми и циничными. Анастасия сама предупредила: хуже супруги, нежели связистка, придумать сложно.