Во все Имперские ТОМ 7 Орден - Альберт Беренцев

в бою грудину я скрыл под одеждой, которую мне заказал перс-владелец борделя. Сапоги, брюки и черная сорочка были отличными, кубанского производства. А вот серый мундир, пошитый английским ателье в Питере, чуть жал, так что я расстегнул его…

Фиолетовобородый Кабаневич, имени которого я узнать так и не удосужился, телепортировал меня из борделя вместе с Исцеляевским. Целитель держал на руках изможденного узника в железной маске. Убивать этого узника мы, разумеется, пока что не стали. Тут надо было сперва покумекать, а уже потом мочить полудохлых Государей России.

Сейчас мы оказались в какой-то избе, деревянной и почерневшей от времени, но вполне себе чистой и жилой. Видимо, изба была сооружена аж в те древние времена, когда дерева еще было полно, так что строить из него мог каждый крестьянин. Впрочем, мебель в избе была уже пластиковой — и длинные лавки, и стулья, и стол, и бочка с водой в углу, деревянным здесь был только обитый железом сундук.

Еще в помещении была белокаменная русская печь, на стене висела медная литая икона, изображавшая женщину в древнерусских одеждах и с крестом в руках. Возле иконы горела свеча, под потолком висела на веревках рыба вперемешку с головками чеснока.

Кроме свечи помещение еще освещалось солярис-фонарём, подвешенным на крюке под потолком.

— Положи Его Величество пока вон туда, — приказал я Исцеляевскому, указав на лавку, застеленную крашеными шкурами.

Целитель положил узника на лавку и прикрыл его одеялом, ибо в избе и правда было, мягко говоря, прохладно. Я же прошёл к окну, распахнул его и высунулся наружу. В лицо мне ударил ветер, явно северный и уже по-осеннему ледяной.

Изба стояла на каком-то островке, каменистом и заросшим местами уже пожелтевшей травой. Вид из окна открывался потрясающий, но суровый — ночь была ясной, так что в свете Луны я разглядел причал с лодками, длинными и крашеными в красный цвет. За причалом раскинулась водная гладь, а за темными водами далеко на берегу виднелась тундра. Там я рассмотрел скопление темных домиков и кирху, её крест блестел в лунном свете.

— Ну, и куда ты меня притащил? — поинтересовался я у Кабаневича, закрывая окно на старинную почерневшую от времени задвижу и зябко ежась, — Я бы предпочел Гавайи, если честно. На крайняк — Адлер.

— Адлер слишком далеко, Ваше Благородие, — хохотнул Кабаневич, — А Гавайи — вообще французское владение. А здесь, хоть и холодно, но зато безопасно. Самозванец нас здесь никогда не найдет. Лучшее место, чтобы переждать гнев Павла Стального.

— Это, пожалуй, верно, — согласился я, — Так где мы? Архангельск? Что это за остров?

— Остров не имеет названия, барон, — пожал плечами Кабаневич, — Просто рыбацкая стоянка. И это не Архангельск, это Карелия. Северные шхеры Онежского озера, если быть точным. А на том берегу, за заливом — Кузиранта. Карельская деревня. А за ней кусок леса, хоть его сейчас и не видно…

— Чего? Кузиранта, Онежское озеро? — мне название деревни ничего не говорило, — Это типа рядом с Кижами?

— Мы севернее, барон, — пояснил Кабаневич, — Кижи на юге, довольно далеко…

— Ясно. Это земли вашего клана?

— В том-то и дело, что нет, — ухмыльнулся Кабаневич, — Официально это земли клана Меченосцевых. Но мы платим деревенскому старосте Кузиранты, чтобы хранить у него в деревне кое-какую икру, которую мы возим с Белого моря и… скажем так, не совсем соблюдаем при этом налоговое законодательство Империи и границы рыбного лова в Белом море. Так что староста и сельский пастор — наши люди, они у нас на довольствии.

И самозванец нас здесь искать не будет, поскольку формально это владение Меченосцевых. Да и наезжать на Меченосцевых Император не решится, это очень сильный и традиционно нейтральный клан. Так что здесь мы, повторюсь, в безопасности. Ближайшие сутки точно. Смартфоны по приказу герцога у всех ваших людей отобрали, чтобы нас нельзя было вычислить по местоположению.

— И где же мои люди? — спросил я.

— В деревне, конечно, — Кабаневич указал в сторону окна, на кучку домиков за заливом, — Мы разместили там всех выживших и пленных. Ну, тех, кого удалось эвакуировать из Петропавловки до солярис-бомбардировки…

Дверь комнаты тем временем деликатно приоткрылась.

— Входите, — предложил я.

В помещение вошла древняя старуха, в длинном сарафане, цветастом платке и шерстяных чунях.

Старуха первым делом перекрестилась на икону, потом отвесила мне поясной полкон.

— Это Анна Киприановна, — представил мне бабку Кабаневич, — Она не холопка, свободная женщина. Она здесь живёт, следит за рыбацким домиком.

— Здравствуйте, Анна Киприановна, — поприветствовал я старуху, — Я барон Нагибин. Благодарю вас за гостеприимство. Вы что ли из старообрядцев?

Я указал на медную икону на стене.

— Из поморов мы, — ответила старуха, певуче растягивая гласные, — А икона… Так то Святая Феодосия на ней, барин. Икона старая, от прадеда досталась.

— Понятно. А скажи, Анна Киприановна, почему у тебя тут так холодно? Натуральный дубак, хуже чем в казематах Петропавловки. Не мерзнешь?

— Холод хранит, — ухмыльнулась беззубым ртом старуха, — И не только рыбу, он и людей хранит… Вот знаешь, сколько мне лет, барин? Уже сто третий пошёл. А прожила я столько, потому что никогда в жизни печку до октября не топила…

— Это интересная позиция, — хмыкнул я, — Тем не менее, буду тебе очень благодарен, если ты сейчас затопишь. Я все-таки изнеженный и утонченный АРИСТО, так что жить в морозилке не привык. А уж если приготовишь мне пожрать — вообще буду тебе обязан по гроб жизни, мать. Ну и если у тебя есть еще одно одеяло…

— Все сделаем, барин, — ответила старуха, — Одеял полно, здесь же рыбаки ночуют. Правда, рыбаки здесь живут летом, сейчас не сезон. И ужин вам подам… Или завтрак, это уж как посмотреть.

Анна Киприановна еще раз поклонилась мне и вышла, бесшумно ступая своими меховыми чунями.

Я же повернулся к Исцеляевскому и указал ему на узника в маске:

— Как думаешь, сколько он еще проживет?

— Вообще без понятия, — развел руками целитель, — Сколько ему эта маска позволит — столько и проживёт…

— Слушай, а может дать ему воды? Или покормить?

Я прошёл к пластиковой бочке, рядом с которой лежал деревянный черпак. Попробовав воду, я убедился, что она питьевая. Черпанув воды, я приподнял голову узника, поднёс черпак к прорези в железной маске…

— Твою мать!

Деревянный черпак упал на пол и задымился. Его опалило сполохом темной магии, как и мою руку. Кожа на большом пальце у меня сгорела до мяса, вокруг моей раны уже металась аура, регенерируя…

Мда, похоже, от боли я совсем отвык. Но это и немудрено, в своей божественной, а