Прикосновение греха - Сьюзен Джонсон

— Тогда идемте, я вам покажу свою новую книгу для постели. — Баронесса была маленькой, надушенной и вызывающей, полностью соответствуя типу женщин, пользовавшихся большой популярностью в высшем обществе. И к тому же бледной, как изморозь, блондинкой. — Пуша только сегодня мне ее доставил. Иллюстрации просто замечательные. — Теперь, когда ее престарелый муж наконец отошел в мир иной, бездетная вдова Каролин Лассель наверстывала упущенное. — Вы вечером не приехали, и я подумала, что вас переманила герцогиня Каталания.

— Паша хотел выпить. Мы были в «Жокей-клубе», — отозвался Шарль, направляясь к баронессе по розовому ковру.

— Весьма удобное оправдание, — ответила она весело. — Но ты выглядишь очень мрачным, милый Паша, — заметила она лукаво. Ее брови слегка приподнялись, и она надула розовые губки. — Говорят, ты влюбился.

Паша застыл на полпути, будто его ударили, и смерил баронессу ледяным взглядом.

— Ну и стерва же ты, Каролин. — Его голос, скорее шепот, прозвучал бесстрастно.

— Перестань, Паша. Это не смертный грех, — промурлыкала она. — Влюбляться не возбраняется.

— Если ты ищешь кого-то, кто мог бы тебя сегодня высечь, — вкрадчиво сказал Паша, взяв себя в руки, — то я готов оказать тебе эту услугу.

Он двинулся к большому креслу, специально сделанному для него по ее заказу.

— Если не хочешь говорить о прелестной англичанке, которую ты спас, — проворковала она, — так и скажи.

— Не хочу. Так же как ты не хочешь вспоминать о своем муже.

Ее веселость испарилась.

— Один ноль, дорогой, — спокойно произнесла она. — Поговорим о более приятных вещах.

Выйдя замуж в возрасте шестнадцати лет за престарелого развратника и повесу, пережившего двух жен и имевшего внуков старше ее по возрасту, последние восемь лет жизни Каролин практически не видела радости.

— Паша отправляется на короткий срок в Грецию, чтобы позаботиться об освобождении Гюстава, — вставил Шарль, меняя тему беседы.

— Бедный Гюстав, — отозвалась Каролин сочувственно. — Ты можешь его спасти?

— Я — нет, а вот Шарль может, — ответил Паша, опускаясь в мягкое кресло, обитое розовой кожей.

— А ты тем временем перестреляешь турков и освободишь Грецию, — заметила она с улыбкой.

— Твои бы слова да Богу в уши. Сколько турок ни перестреляешь, султан пришлет им на смену новых. У тебя коньяка, похоже, нет.

Разочарованный, Паша недовольно вытянулся. Но его угрюмость только усиливала его чувственную притягательность. В своем вечернем облачении он выглядел невероятно элегантным. Его бриллиантовые запонки завораживающе поблескивали, когда, сменив положение, он с крестил ноги.

— Клод принесет коньяк. Хочешь, я тебе почитаю? — Каролин взяла в руки маленький, обитый бархатом томик. — Нам всем нужно отвлечься.

Паша не ответил, сосредоточив взгляд на мысках вечерних туфель, но Шарль противиться не стал, и Каролин начала историю о молодом человеке, которого обучала искусству любви наложница его отца.

Когда вошел лакей с шампанским, она на минуту прервалась и велела ему принести для Паши коньяк. Как только бокалы были наполнены и слуга удалился, она продолжила чтение.

Шарль, сидевший ближе к баронессе, видел непристойные иллюстрации и делал время от времени соответствующие комментарии, привлекавшие внимание Паши. Но когда принесли бутылку коньяка, Паша замкнулся в себе. К концу первого приключения в постельной книге Каролин сбросила с себя пеньюар, оставшись в соблазнительно облегающем корсете из розового атласа с кружевной оторочкой, простой черной сорочке и черных шелковых чулках. В ее голосе появилась сладострастная хрипотца.

Дойдя до эпизода, где молодому человеку делали фелляцию, она закрыла книгу.

— Пока достаточно, — проворковала Каролин. — Я предпочитаю реальность этим цветным картинкам. Можно ли мне взглянуть, что в моих силах сделать, чтобы заинтересовать ваших восхитительных молодцов?

Ее пламенеющий взгляд блуждал по чреслам мужчин.

— Можно ли отказаться от столь соблазнительного предложения, — тихо ответил Шарль.

— Ты не заснул, Паша? Или нам с Шарлем продолжать без тебя?

Паша вскинул голову:

— Я подожду.

Шарль и баронесса обменялись взглядами, но Паша уже закрыл глаза. Его мысли были далеко от затянутого в шелк будуара.

Вскоре он отставил свой бокал и поднялся. Он не мог не заметить, что пара переместилась на кровать и занялась любовью. Эта сцена не вызвала у Паши никакой реакции. Его темные глаза остались бесстрастными. Не произнеся ни слова, он повернулся и вышел из комнаты.

Когда он покидал дом, взошло солнце. Равнодушный покой рассвета перекликался с пустотой, которую он ощущал внутри. Он вспомнил рассветы в Берли-Хаус. Солнечный свет, проникавший в окна второго этажа, золотил маленькую комнатку Трикси, покрывая ее мерцающими бликами. Но величественная краса солнца меркла в сиянии ее утренней улыбки.

Он скучал по ней.

Хоть не должен был скучать.

Потому что никогда не скучал ни по одной женщине.

Только ее улыбка и ее голос могли излечить его от изнуряющего чувства утраты. Но это лекарство повлечет за собой брак. А он не может пожертвовать своей независимостью.

Слава Богу, он скоро отправится в Грецию.

Слушание прошло быстро, слишком быстро. Клуэ рассвирепел, когда открылись обстоятельства сокрытия завещания.

— Господа Клуары, либо ваш юный племянник получит свое наследство, либо вы сядете в тюрьму. — Бросив гневный взгляд в сторону адвоката Клуаров, который попытался что-то сказать, Клуэ продолжил: — И если эти условия не будут немедленно выполнены, я наложу на все весьма ощутимый штраф. Суд выносит решение в пользу истца. Дело закончено. Всего хорошего, джентльмены.

Жером Клуар выскочил из зала заседаний как ошпаренный. Филипп бежал сзади, едва поспевая за братом.

— Мы сегодня же уезжаем в Англию, — прорычал рослый мужчина. — Мальчишка исчезнет, а этот Клуэ может удавиться.

— Не уверен, что это разумно, — возразил Филипп.

— А я твоего совета не спрашивал, — проворчал Жером. — Оставайся здесь. Если у тебя поджилки трясутся, я предпочту, чтобы ты не ехал.

— Это всего лишь деньги. Они не стоят жизни.

— Это очень большие деньги. Мальчишка просто исчезнет. И если некоторое время спустя он отдаст концы в одном из приютов, нас никто не заподозрит.

— Детский приют — это уже лучше, — вздохнул Филипп с некоторым облегчением. Детей в приютах было не счесть, и в обществе на это смотрели сквозь пальцы. Произвести на свет незаконнорожденного ребенка представлялось куда более страшным грехом, чем безжалостно бросить его на произвол судьбы и обречь на верную смерть. — А как же мать? Наверняка Дюра за нее заступятся.