Повышение по службе - Александр Николаевич Громов

этот Рудра? Кого набрал!

По смуглым скулам Хорхе катались желваки. А Василий мысленно содрогнулся, вообразив себе явление разгневанного Рудры со всеми вытекающими из дерзости дяди Миши последствиями. Но ничего не произошло.

Как видно, Рудра не страдал обидчивостью богов-олимпийцев и реагировать на «дурака» посчитал ниже своего достоинства.

– Зачем, интересно, Рудре бомж? – раздумчиво проговорил Борис Ефимович, покачиваясь в воздухе.

– Ну-ну, валяй, монгольфьер, – поощрил его дядя Миша. – Выдвини еще одну гипотезу, коли делать нечего. А я так скажу: кто слишком умный, тот все равно что дурак. Проще надо быть, ядрен батон, и видеть то, что перед глазами. Жизнь даст сто очков вперед самой обширной библиотеке, вот и разуй глаза, наблюдай. Кто жизнью обучен по самое не могу? Кто ползал по ее дну и все подмечал? У кого не грех поучиться даже Рудре? У тебя, что ли, с твоими спектроскопами?

– Это самая простая гипотеза, сэр, но не обязательно верная…

– Это почему же?

– Следует из наблюдений, до которых вы, сэр, такой охотник, – пояснил Борис Ефимович. – Ведь я еще не отчислен – следовательно, не безнадежен.

Аргумент не произвел впечатления на дядю Мишу.

– Может, Рудра потому тебя и держит, что ты у него заместо клоуна?

– А может, не я, а кто-то другой здесь присутствующий? – не остался в долгу Борис Ефимович.

Хорхе подмигнул Василию.

– Привыкай. Еще и не то увидишь. Пауки мы в банке. Драться только не решаемся, потому что Рудры боимся, а иначе вцепились бы друг в друга, и шерсть клочьями.

Василий пожал плечами. Между левитирующим Борисом Ефимовичем и распростертым на ковре дядей Мишей разгоралась перепалка – заметно, что далеко не первая. Хорхе махнул рукой: не слушай, мол, не стоит оно того.

– Ну а как ты вообще? – спросил он. – Осваиваешься?

– Пытаюсь.

– Деликатесы уже приелись? А прочие удовольствия тела?

– Как видишь, сижу здесь, – сердито ответил Василий, – и не получаю никаких удовольствий.

– Я одно вижу: ты еще не отчислен, – веско сказал Хорхе. – Значит, надоело тебе наслаждаться. Иной кандидат, получивший от Рудры толику могущества, будто с цепи срывается. Это еще не беда – беда, если он остановиться не может, как та крыса с педалью, ну и вылетает ко всем чертям. Рудра ведь тоже порой ошибается, зато и признает свои ошибки.

«А признав – исправляет их», – мысленно договорил Василий. Спорить с очевидностью не хотелось.

Помолчали. Обмен едкими репликами между Борисом Ефимовичем и дядей Мишей продолжался, но заметно было, что оба выдыхаются.

– Что-то русских много, – сказал Василий, просто чтобы что-то сказать. – Считая меня, уже четверо.

– Случайность, наверное, – пожал плечами Хорхе. – Состав текучий. То одних больше, то других… А ты уже вообразил, что русские чем-то выделяются из общей массы?

– Было бы приятно…

– Тебе? Ты не Рудра. Да, русские отличаются от бирманцев, а бирманцы от нигерийцев, а нигерийцы от парагвайцев, а парагвайцы от русских, и это – согласен – позволяет строить определенные предположения, но только не выводы. Поостерегись.

– А сколько нас всего на сегодняшний день?

– Ну… уж это ты должен сам знать… Знаешь ведь?

Секунду назад Василий мог бы поклясться, что не знает. Теперь знал: четырнадцать человек в мужской группе и шесть в женской. Итого двадцать.

Возможно, другой обрадовался бы шансам: пять процентов вероятности стать избранным это далеко не ноль, – но радоваться тут было нечему. Во-первых, некто Ирвин, согласно общему мнению, лидировал по очкам и признавался наиболее вероятным кандидатом в преемники Рудры, а во-вторых, даже сам Рудра вряд ли мог дать гарантию того, что его преемником станет один из двадцати. Кто может помешать ему разогнать текущую двадцатку и набрать хоть сто, хоть тысячу новых кандидатов? Кто платит, тот и заказывает музыку, а кто силен, тот и прав. Несправедливо? Ну, иди поищи справедливости…

И главное, не завопит ли о несправедливости тот, кто окажется избранником?

Еще вчера Василий презрительно фыркнул бы, услыхав столь несуразный вопрос. Теперь он пришел в голову сам и не давал покоя.

Хорхе, конечно, все понял.

– Вижу, Рудра тебя просветил немного. Так?

– Так, – признал Василий.

– Можешь не рассказывать, если не хочешь. Твое дело. Долго в себя приходил?

– Не очень… Водки выпил…

– Помогло?

– Если бы помогло, не стал бы протрезвляться. Еще бы добавил…

– Что, казнь какая-нибудь? Рудра это любит. Кому покажет копчение Григория Талицкого, кому ведьм из Салема, кому печь в Майданеке…

– Не казнь. Только суд. Инквизиционный.

– Тебе повезло, – серьезно сказал Хорхе. – То ли Рудра тебя просто жалеет, то ли ты ему чем-то понравился. Мне он показывал аутодафе в Мадриде. Я потом тоже напился, только не водкой, а кальвадосом. Думал, сердце порвется на мелкие тряпочки, пока смотрел на это… и слушал.

Василий вздохнул. Невесело усмехнулся:

– Но ведь выдержал?

– Как видишь. – Теперь вздохнул Хорхе. – Вспомнил, что Лопе де Вега был добровольным слугой инквизиции, ну и легче стало… немного. Поглядел на рожи зрителей – стошнило меня, зато еще чуть-чуть полегчало. Тогдашние люди выдерживали, а мы что, из другого теста? Да мы те же самые, разве что в космос летаем и унитаз изобрели! Уж если обезьяна приспособилась быть человеком, она к чему угодно приспособится, это дело привычки.

– Обезьяна! – немедленно скривился дядя Миша. – Обезьяны – они в джунглях. Или в вольерах. Я – человек!

– И звучишь гордо? – поддел Василий.

– Можешь насмехаться, Базиль, я выше этого. – Дядя Миша напоказ зевнул и поменял руку под головой. – Две примитивные особи и один шизофреник – на кого прикажете обижаться? Скучно мне с вами…

– Тогда что ты здесь делаешь? – спросил Хорхе, в то время как обвиненный в шизофрении Борис Ефимович высокомерно усмехнулся.

– Вопросы, логичность которых очевидна всем, часто выдают низкий интеллектуальный уровень спрашивающего, – немедленно отбил выпад дядя Миша. – Но я не гордый, я отвечу. Человечество, Жора, определенно выиграло от того факта, что на голову Ньютона упало яблоко, а не кирпич. Собственно, выиграла наука, ядрен батон, а человечество – так, постольку-поскольку. Опосредованно. А что делал Ньютон, исключая момент, когда он чесал маковку после удара яблоком? Он наблюдал, понятно? Сидел под яблоней и наблюдал. Спокойно и с достоинством. Вот и я, попав сюда, – наблюдаю.

«Много тебе будет пользы от твоих наблюдений, когда Рудра выбракует тебя и сотрет память», – подумал Василий, а Хорхе насмешливо осведомился:

– Ну и какие же выводы ты сделал из наблюдений?

– Ха! – Дядя Миша потер нос, после чего внимательно осмотрел ладонь, как будто опасался найти на ней кирпичную крошку. – Ха-ха! Какие выводы? А почему ты, Жора, не спросил о результатах наблюдений? Прыгаешь через ступеньку,