Муж объелся груш - Татьяна Веденская

Там, в будке с окошком, завешанным какими-то тряпками, сидела и жевала что-то старушка. На стене за будкой красками было выведено, а потом неловко закрашено матерное слово.

– Что?

– Ты ее покупал. Квартиру.

– Давно, – кивнул он, и в его голосе почему-то зазвучала грусть.

– Почему в наших подъездах обязательно должны быть матерные слова? У вас тут еще немного, а что делается в моем доме, ты не представляешь. Я никогда бы даже выговорить такое не смогла, а они пишут.

– Мне кажется, ты бы смогла все, что угодно.

– И материться? – улыбнулась я, заходя в лифт.

Бабулька вышла из будки и проводила нас долгим взглядом. Дверь лифта закрылась, но мы так и остались стоять молча, слушая гул турбины, поднимаясь вверх. Не подошли, не бросились друг к другу, даже не улыбнулись. Мы стояли и смотрели друг на друга, удивленные и испуганные серьезностью момента. Он явно чувствовал себя неловко без пакетов с конфетами и вином. Потом двери лифта открылись, мы вышли в пустой просторный коридор с кнопками, около которых не было даже номеров квартир. Федор достал ключи, открыл дверь, затем вторую и пригласил меня внутрь. Я прошла в просторную прихожую, где обилие крючков и вешалок не совпадало со скудностью висящих там вещей. Пара каких-то курток, одна бейсболка с эмблемой нашего автосалона, на полу кроссовки и несколько белых тонких тапок, явно увезенных из гостиничного номера. Никаких женских вещей, хотя когда-то наверняка они тут были. Интересно, что произошло?

– Ты извини, у меня тут беспорядок, – засуетился он, запихивая по ходу движения какие-то мелочи в ящики.

– Это ерунда, – пожала плечами я. – Это не имеет никакого значения.

– Ты считаешь? Ты знаешь, что ты совсем не такая, как другие женщины? – спросил он, поспешно застилая стоящий в полном беспорядке посреди комнаты диван. Квартира двухкомнатная, но жилой тут была только одна комната, а вторая, в которую я прошла, чтобы дать рыцарю возможность подчистить самые смущающие его углы, стояла практически пустой. Только какие-то запыленные и нераспечатанные коробки заполняли пространство и пара стульев. Я подошла к окну и посмотрела вниз. Шестнадцатый этаж после моего второго смотрелся фантастически, у меня даже закружилась голова. Передо мной лежал весь этот городок с его малюсенькими крышами частных домов, с тихими, неяркими огоньками, виднелась железная дорога, подсвеченная змейкой фонарей. По ней как раз проехал поезд, гулко стуча колесами по рельсам. Сердце защемило от желания сесть в этот поезд и поехать куда-нибудь на край света, чтобы начать какую-нибудь новую жизнь. Чувство это было сильным, но сиюминутным и тут же рассыпалось в пыль. Федор подошел ко мне, обнял со спины, поцеловал в шею и спросил:

– Нравится?

– Очень, – кивнула я и повернулась к нему. Он спрашивал меня о виде из окна, но я уже ничего не хотела видеть, кроме его лица, ничего чувствовать, кроме его рук.

– Пойдем, – прошептал он и взял меня за руку.

От этой определенности, от ясности того, что ждет нас дальше, мне стало жарко, кровь прилила к лицу, и захотелось зачерпнуть ладонями холодной воды и умыться. Но я пошла за ним в соседнюю комнату, где, к моей радости, не было никаких свечей, не играла пустая, но якобы подходящая к моменту музыка. Только темнота, рассеянная приглушенным светом из окна, и тишина. Его ладони скользили по моим плечам, его пальцы с трудом справились с моими пуговицами, но без проблем одолели застежку на юбке. И мои руки, как будто чужие, принадлежащие не мне, а какой-то другой женщине, уверенно и страстно срывали латы и доспехи с рыцаря, не ведая ни сомнений, ни тревог.

Теплая осень кончилась очень быстро и, словно желая отомстить за теплый октябрь, сделала ноябрь особенно невыносимым. Ветер, дождь, нулевая температура, деревья, оголившиеся в один миг, – все это заставляло оставаться в квартирах, пить горячий чай или глинтвейн и вздыхать о такой еще неблизкой весне. Нам же с моим любовником холод был нипочем. Весь этот месяц мы только и стремились с улиц в теплые норы, нам было чем заняться. Мы могли бы заниматься этим хоть весь день и ночь напролет, но такие возможности предоставлялись нечасто. Таким стал сегодняшний день, мы ждали его больше двух недель. А теперь мы лежали на разложенном диване и ели вишни из банки. Воду слили в два высоких стакана, и я доставала вишни, просовывая в банку целую ладонь, так как его ладонь туда не помещалась. Я доставала вишню и клала ее ему в рот, а следующую ела сама, и под конец банки мы совершенно обожрались вишен и пожалели, что не додумались купить какой-то человеческой еды. Но… любовь – не любовь, а я все еще страдала дурью (по словам Федора), то есть сидела на этой своей диете, и покупать пельмени отказалась под страхом смерти.

– Будешь есть пельмени, когда меня бросишь, – категорически заявила я.

– А если не брошу? – предположил Федор так, чисто гипотетически.

– Бросишь-бросишь. Или я тебя брошу. Не будет же этот бред продолжаться вечно. А пока…

– А пока ты меня не бросила, не видать мне пельменей, – вздыхал он. – Так что ты хочешь?

– Что-нибудь легкое, – ответила я, и мы отправились в магазин. Предполагалось, что это вишневый компот, но на самом деле пить приторную воду было совершенно невозможно, не понимаю, зачем мы вообще его купили. Да, я хотела чего-то свеженького, может быть, мандаринов, но только таких, которые бы хорошо чистились. Есть же такой сорт, у которого шкурка мандариновая вообще почти не прилегает к мякоти. Счищать ее – одно удовольствие, но в супермаркете около Федорова дома такого сорта не нашлось, а идти куда-то далеко не хотелось. Машину он оставил на стоянке, до которой тоже было нужно добираться минут десять, пешком из его пригорода не очень-то куда-то отправишься, вот мы и купили вместо мандаринов этот приторно-сладкий компот. Нет, вишни были очень даже ничего, а красную сладкую воду высосал Федя, отчего губы у него стали ярко-бордовыми. Не иначе как в вишневый компот щедро ливанули красителя, идентичного натуральному.

– Ты похож на вампира, – усмехнулась я, разглядывая его боевую раскраску.

– А ты на ведьму.

– Почему?

– Ты голая.

– Так, и что? – усмехнулась я.

– Ты сумасшедшая.

– Это спорный вопрос, – возразила я, сидя по-турецки и облизывая пальцы.

– Ты меня околдовала. Я не могу без тебя. Ты сделала приворот!

– Да? А ты что предпочитаешь, чтобы я сделала от ворот поворот? – усмехнулась я и вытряхнула последнюю ягоду.

Мы с Федором встречались уже почти месяц, если можно назвать встречами те обрывки, короткие минуты в пересменках, когда мы целовались за дверьми его кабинета или в машине, когда он подвозил меня до дома. Сегодня у нас случился праздник – целый долгий выходной, который пришелся наконец на будни и у него, и у меня. Впервые за месяц появилась возможность с самого утра, отправив чудесным образом здоровую и нерассопливившуюся Соньку в сад, завалиться к Федору домой, под самую крышу, и отдаться друг другу прямо при свете дня, упасть на простыни и не вставать с них, пока наши тела не онемеют в изнеможении, пресытившись друг другом. Если такое вообще возможно – насытиться при такой дикой жажде. Сказать честно, я никогда раньше не испытывала ничего подобного, что странно, если учесть, что я довольно долгое время была замужней женщиной и даже успела родить ребенка. Но, оказываясь в квартире моего самоуверенного, серьезного, вспыльчивого любовника, я сходила с ума, сама стягивая с него одежду. Ничего даже близко не напоминало те тусклые серые ночи, когда Денис не давал мне спокойно спать, влезая в мои сны со словами «что ты такая вялая» или «может, ты все-таки изобразишь хоть что-нибудь».