Казна императора - Николай Дмитриев

Больше того, едва Седлецкий доложил о прибытии, как его обрадовали сообщением, что он включен в комиссию, назначенную по «делу Кобылянского». Так что вместо привычных дел Седлецкому пришлось прямиком отправляться в Комитет.

Комитет размещался на бывшей Губернской, в доме, принадлежавшем раньше купцу Чарукину. Купец был мужик с фантазией, и по его прихоти крыльцо особняка украшали лепные фигуры казаков Ерофея Хабарова.

Седлецкий при входе слегка задержался, любуясь бетонно-бородатыми, вооруженными до зубов первопроходцами, а потом, тряхнув головой, толкнул дверь, и оказался в заплеванном вестибюле, среди толпившихся здесь «пролетариев».

Протолкавшись на лестницу, Седлецкий поднялся наверх, где народу было поменьше, и, без труда отыскав нужную комнату, вошел. Председатель комиссии, военный комиссар Щерба, увидев Седлецкого, приветственно замахал рукой и показал на один из свободных стульев, стоявших по обе стороны от массивного кабинетного стола.

Отделавшись общим кивком, Седлецкий сел и огляделся. Кроме него и Щербы в комнате было еще человек семь, из которых знакомыми Седлецкому были только уполномоченный ГОХРАНа Сатиков, все еще державший на косынке простреленную руку, и неизменно сопровождавший посланца Москвы чекист Чикин.

Остальных собравшихся Седлецкий не знал, но, судя по манере поведения и выправке, по крайней мере, один — пожилой, с коротким седоватым бобриком на голове, — был офицером, другой казался совсем молоденьким, а трое выглядели уж совсем неприметно.

Щерба пересчитал собравшихся, постучал стеклянной пробкой по горлышку стоявшего на столе графина и встал.

— Значитца так, товарищи, поскольку все в сборе, я скажу прямо. Буржуазия и всякая другая контра хочет увезти ценности, принадлежащие трудовому народу, а наша задача этому, так сказать, воспрепятствовать. Оно, конечно, мы поначалу считали, что эти ценности увозит гад Костанжогло, а может, и вправду он чего вывез…

Такое начало удивило Седлецкого. Он хорошо знал, что Щерба зачастую начинал горлопанить по всякому поводу и всегда употреблял вместо «я» «мы» от явного убеждения, что его словами говорит, по крайней мере, вся партия. Однако, судя по всему, сейчас комиссар был растерян, и это не укрылось от остальных, поскольку сосед Седлецкого, худой, с впалыми щеками мужчина, негромко заметил:

— Исключено. Наша агентура в Харбине этого не подтверждает.

— Так, тады к делу… — Щерба крякнул и, явно пытаясь найти нужный тон, продолжил: — Наши люди проявили революционную сознательность, и главный гад, полковник Кобылянский, был обнаружен, но тут отдельные наши товарищи…

— Что товарищи?!. Что? — сразу пошедший красными пятнами Чикин сорвался в крик: — Да я!…

— Помолчи! — в сердцах треснул по столу кулаком Щерба… — Если б ты там, едрена вошь, не лопухнулся, мы б здеся не парились!

Хорошо ознакомлены?! с предысторией дела Седлецкий вздрогнул от неожиданного крика и, понимая, что совещание грозит перейти в обычную перепалку, поднял Руку:

— Товарищ Щерба, имею замечание.

— Давай, товарищ Седлецкий, — Щерба облегченно вздохнул и сел.

— Считаю, — Седлецкий многозначительно прокашлялся, — товарищ Чикин поступил правильно.

Члены комиссии переглянулись, а у Щербы одна бровь полезла кверху, однако, заметив это, Седлецкий только чуть повысил голос и продолжал:

— Как я понял, полковник Кобылянский стрелял раза два или три и всего-то слегка зацепил плечо товарищу Сатикову. И никуда бы он не сбежал, если б не этот самый трус-ездовой. Вот кто истинный виновник побега, а не товарищ Чикин. Кстати, товарищ Чикин, — обратился прямо к чекисту Седлецкий, — что сам ездовой говорит по этому поводу?

— Да ничего он, падла, не говорит! — выругался Чикин. — С перепугу ничего вспомнить не может!

— Ну хоть, где полковник с пролетки спрыгнул, помнит? — спросил Седлецкий.

— Да, говорю, ни хрена он не помнит! Одно талдычит, на переезде еще был, а потом нету!

— Товарищи, а на поезд он сесть не мог? — Седлецкий по очереди посмотрел на сидевших вокруг стола членов комиссии.

— Исключено, — после короткой паузы отозвался худой. — Мы кондуктора товарняка допросили. Утверждает, никто не садился.

— Похоже, он в предместье прячется, — предположил сосед худого. — Самый обывательский район. По-моему, там искать надо…

— Будем искать! — загорячился Чикин. — Будем!

— Послушайте! — вмешался третий, незнакомый Седлецкому член комиссии. — А на кой нам черт, собственно говоря, этот полковник? Ну, сбежал, понятно, но документы-то у нас!

— Правильно, вот они, — облегченно вздохнул Щерба и положил руку на лежавшую перед ним тоненькую папочку.

— Давно бы так… — желчно заметил худой и добавил: — Раз полковника прохлопали, так и кудахтать нечего…

Седлецкий осторожно покосился на говорившего. Судя по тому, как на это замечание среагировал Щерба (а председательствующий всего лишь страдальчески сморщился, что совсем не походило на весьма ершистого комиссара), можно было судить, что главный здесь именно этот впалощекий.

Седлецкий пораскинул мозгами и сделал из всего услышанного вывод, что его сосед, похоже, держит в своих руках все зарубежные связи, а дело, которым сейчас занята комиссия, для него так, побочное, и к поискам ценностей он относится весьма скептически.

Тем временем Щерба, молча проглотив реплику, после короткой паузы снова заговорил:

— Тогда, значитца, мы имеем… — Он раскрыл папку и начал перебирать лежавшие там бумаги из пакета Кобылянского. — Опись всего спрятанного, но это, я думаю, сейчас не важно…

— Как это не важно? — снова перебил Щербу худой. — Еще как важно! Немедленно взять на заметку и как только где что появится, сразу докладывать!

— Так это по его части, — нашелся Щерба и ткнул рукой в сторону Чикина. — А по нашей вот. Непонятный текст и карта…

— Почему же непонятный? — не проронивший до сих пор ни единого слова похожий на офицера член комиссии внезапно заговорил: — Вы передали нам копию, у нас в шифровальном отделе поработали, и не позднее чем завтра-послезавтра мы будем знать все, что там написано.

— А что-нибудь уже ясно? — поинтересовался худой.

— Конечно, — офицер всем корпусом повернулся к нему. — Это описание места, особенности заложения и такое прочее.

— Так почему не докладываете? — тут же повысил голос Щерба.

— Сделаем все и доложим, — офицер никак не прореагировал на начальнический тон Щербы.

— Я думаю, карта главное, — поспешил вмешаться Седлецкий и спросил: — Как я понял, у нас тут есть картограф?

— Есть, — отозвался сидевший в самом углу скромный молодой человек.

— Доложи, — коротко бросил Щерба.

Картограф поспешно вскочил и, глотая от волнения окончания слов, начал: