Незримые Академики - Терри Пратчетт

– Э… повтори!

– С нее может свалиться одежда. Прошу прощения, сэр, если не ошибаюсь, это побочный продукт поэтического творчества. Но, вообще говоря, сэр, стихотворение передает вашу основную мысль, а именно: «Ты мне нравишься, ты очень клевая, давай куда-нибудь сходим вместе, и никаких фиглей-миглей, зуб даю». Так или иначе, сэр, поскольку это любовное стихотворение, я взял на себя смелость внести небольшие изменения, дабы довести до сведения юной леди, что, если она будет настроена благосклонно по отношению к фиглям-миглям с вашей стороны, она не ощутит недостатка ни в том, ни в другом.

Аркканцлер Чудакулли потер руки.

– Ну, господа, надеюсь, утром все читали газеты или, по крайней мере, просматривали?

– По-моему, первая страница – не самое подходящее место, – заявил профессор самых современных рун. – Я чуть с завтраком не расстался. Образно выражаясь, разумеется.

– Насколько я понял, амфора пролежала в музейных подвалах самое меньшее триста лет, и вдруг о ней стало известно, – сказал Чудакулли. – Разумеется, там тонны всякого хлама, который никто и никогда не изучал как следует. Город в те времена переживал период щепетильности и не желал ничего знать о подобных вещах.

– О том, что у мужчин есть причиндалы? – уточнил доктор Хикс. – Ну, такого рода новости рано или поздно расходятся.

Он обвел взглядом неодобрительные лица и добавил:

– Не забывайте про перстень с черепом. Согласно университетскому статуту, заведующий отделом посмертных связей имеет право – и более того, обязан – делать бестактные, сеющие раздор и умеренную смуту замечания. Прошу прощения, но это ведь ваши правила.

– Спасибо, доктор Хикс, твои неуместные замечания приняты к сведению.

– Знаете, лично мне кажется очень подозрительным, что проклятая амфора возникла именно сейчас, – заметил Главный философ. – Надеюсь, я в этом мнении не одинок?

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Хикс. – Если бы я не знал, что аркканцлер первым решил убедить Витинари дозволить нам участие в игре, я бы подумал, что патриций строит какие-то козни.

– Да-а, – задумчиво подтвердил Чудакулли.

– Старые правила выглядят куда интереснее, сэр, – сказал Думминг.

– Да-а.

– Вы читали тот пассаж, где сказано, что игрокам не разрешено прибегать к помощи рук? И что на поле должен присутствовать первосвященник, дабы обеспечить уважительное отношение к правилам?

– Сомневаюсь, что в наши дни эта идея приживется, – заметил профессор самых современных рун.

– Он вооружен отравленным кинжалом, сэр, – сказал Думминг.

– Э? Что ж, по крайней мере, тогда игра станет занимательней. Как по-твоему, Наверн? Наверн?..

– Что? Ах да. Да. Есть о чем подумать. Действительно. О да. Должен быть главный. Зритель, который видит почти всё. Хозяин игры, так сказать. Так что же я упустил?

– Прошу прощения, аркканцлер?

Чудакулли моргнул и уставился на Думминга Тупса.

– Что? А. Я просто задумался, – он выпрямился. – В любом случае правила нас сейчас не волнуют. Нам придется сыграть в любом случае, поэтому мы будем подчиняться им, в лучших спортивных традициях, пока не поймем, каким образом можно обернуть их к собственной выгоде. Мистер Тупс, вы систематизировали то, что известно об этой игре. Уступаю вам место.

– Благодарю, аркканцлер, – Думминг откашлялся. – Господа, футбол есть нечто большее, чем правила, цель и смысл игры. Во всяком случае, все это чисто механические соображения; гораздо больше нас интересуют пение и, разумеется, еда. Насколько я понимаю, то и другое – неотъемлемая часть процесса. К сожалению, как и дубинки болельщиков.

– А здесь-то в чем проблема? – поинтересовался Чудакулли.

– Они бьют ими друг друга по голове. Справедливо будет сказать, что ссоры и бессмысленное насилие, наподобие того, что случилось вчера вечером, – это один из краеугольных камней упомянутой игры.

– Иными словами, пережиток прошлого, – отозвался заведующий кафедрой бесконечных штудий, качая головой.

– О да. Насколько мне известно, в прежние времена проигравшим перерезали глотки. Так или иначе, впоследствии этот обычай сменился умеренной жестокостью с радостного согласия всего сообщества, ну или, по крайней мере, той его части, которая еще была способна дышать. К счастью, у нас пока нет болельщиков, так что на нынешний момент это не наша проблема, и я предлагаю перейти непосредственно к пирогам.

Послышался хор одобрительных возгласов. Еда для волшебника – это кусок радости, притом весьма аппетитный. Некоторые уже поглядывали на дверь, предвкушая появление чайной тележки. Девять часов, казалось, пробило давным-давно.

– В основе игры лежит пирог, – продолжал Думминг, – который обычно представляет собой мучное изделие из песочного теста, содержащее некоторую подобающую случаю начинку. Я приобрел примерно с полдесятка упомянутых объектов и проверил на наших обычных подопытных.

– На студентах? – уточнил Чудакулли.

– Да. Они сказали, что пироги просто ужас. Просто ни в какое сравнение не идут с университетскими пирогами. Впрочем, они их доели. Анализ ингредиентов показал, что пироги состоят из мясной подливки, жира и соли, и, насколько мы можем судить, ни один из студентов еще не умер…

– Значит, у нас пироги все-таки лучше, – радостно подытожил Чудакулли.

– Полагаю, что так, аркканцлер, хотя я и не уверен, что качество выпечки играет хоть какую-нибудь роль… – Думминг замолчал, поскольку дверь отворилась, чтобы впустить доверху нагруженную чайную тележку. Поскольку тележку толкала не она, волшебники перестали обращать на служанку внимание и принялись передавать чашки, вдумчиво дегустировать шоколадное печенье в надежде ухватить больше, чем положено, и осуществлять прочие диверсии, без которых университетский совет и впрямь стал бы средством быстрого принятия важных решений.

Когда лязг посуды затих и последнее печенье после нелегкой борьбы нашло своего владельца, Чудакулли постучал ложечкой по краю чашки, призывая к тишине. Поскольку это был Чудакулли, к общему гулу добавился еще и треск разбитого фарфора. Когда девушка, прикатившая тележку, вытерла со стола лужицу, он продолжал:

– Пение, господа, на первый взгляд кажется еще одной нелогичностью, но у меня есть все основания полагать, что оно обладает несомненной силой и мы будем не правы, если им пренебрежем. Музейные переводчики утверждают, что все современные футбольные песнопения берут свое начало в гимнах в честь богини, которыми ее призывали обратить свой милостивый взгляд на одну из команд. А по краям игрового поля танцевали наяды, дабы поощрить игроков к великим подвигам.

– Наяды? – переспросил заведующий кафедрой бесконечных штудий. – Если не ошибаюсь, это водяные нимфы? Юные особы в тонких мокрых платьях? А зачем они нужны? И потом, разве они не топят корабли своими песнями?