Бункер разбитых сердец - Кирилл Казанцев

А вчера на совещании Самохваленко получил новый приказ от начальства: немедленно приступить к возведению строительной базы на пустыре, прилежащем к железнодорожной станции «Зоринка» площадью в два гектара. Предлагается построить несколько крупных кирпичных строений для хранения в них строительных материалов, которые будут туда свозиться из городов, производящих необходимое для новостроек в близлежащих субъектах. Но начать следует с определенного хранилища, в котором предполагается содержание всевозможного вида вооружения и боеприпасов. Кроме того, в нем должен быть предусмотрен секретный бункер. Последнее не подразумевало под собой письменного приказа, накладных и смет. Устное распоряжение, никакой огласки и все на его собственное усмотрение. Сдача первого объекта особой прочности должна быть произведена через два месяца.

Самохваленко знал, что уже начавшаяся в тридцать девятом Вторая мировая война может обрушиться и на Советский Союз, хотя пока это были лишь слухи. Теперь же, получив такой приказ, он еще больше уверился в том, что эти слухи имеют под собой реальную почву. Ему не стало от этого страшно. Наоборот, случись война, и он в числе первых пойдет на фронт, даже если и не будет призван. Пойдет сам, добровольцем. И пусть он там будет убит. Страшнее было другое. Он никогда не покается перед богом за свои грехи, потому, что не верит в него, никогда никому не посмеет рассказать о своей двойной жизни и тех душевных переживаниях, которые преследуют его до сих пор. И одно дело жить с этой ношей, но другое – умереть вместе с ней. Умереть с этим тяжелым камнем за пазухой.

Еще тогда, год назад, когда врачи нашли у него язву, он подумал именно об этом. Аркадий не знал, как ему поступить, но сегодня, когда вернулся из ванной, совершив утренний туалет, его вдруг осенило. Даже радио выключил, которое никогда не молчало, и суетно заходил по комнате. Да-да, именно так. Именно так он и сделает!

Аркадий Валерианович Самохваленко подошел к своему письменному столу, выдвинул верхний ящик и достал из него небольшой блокнот в сером картонном переплете. Раскрыл, немного прищурившись, вгляделся в первую его страницу. Там была записана какая-то чушь. Расходы на продовольствие, несколько номеров телефонов, которые давно знал наизусть, и пара дат дней рождений его сослуживцев. Он немедленно вырвал этот листок и, скомкав, бросил на столешницу. Затем достал перьевую ручку, долил в стеклянную чернильницу чернила и сел за стол перед раскрытым блокнотом. Немного подумал над первыми строками и, обмакнув острое железное перо, написал мелким почерком: «Я, некий…» Но тут же остановился и посмотрел на часы. Нет. Однако, не сейчас. Вечером. А сейчас пора собираться на службу.

* * *

Подобрав с цементного пола лом, ничуть не пострадавший от падения с высоты, Михаил вернулся к дивану. Надо бы сначала его отодвинуть, прежде чем долбить стену. Иначе обивка запачкается или, чего хуже, прорвется от какого-нибудь крупного куска штукатурки. Диван оказался довольно тяжелым. Толстый каркас из натурального дерева, внутри множество металлических пружин, спинка опять же. И как они его сюда спустили? Наверное, в разборном виде. Сначала сдвинул один край, затем второй. Потом еще раз так же. Образовалось достаточное расстояние от стены, чтобы поставить там стул. Портрет Ленина снял и положил на стол, прикрыв свисающим углом скатерти, чтобы не запылился, если что.

И вот первый точный удар ломом в то место, которое было подозрительным при простукивании. И сразу же образовалось маленькое отверстие при выпадении куска штукатурки. Михаил еще раз ударил точно туда же. Отверстие увеличилось. И вскоре, после нескольких подобных манипуляций его взору предстала интригующая картина: ровный прямоугольный тоннель в темноту. Небольшой. Где-то двести на триста миллиметров. Отбросив лом, он немедленно включил фонарик и направил туда луч, заглядывая внутрь. Там находилась какая-то полированная вещица, поблескивая инкрустацией из металла и камней. Похоже на шкатулку. Под ней что-то еще непонятное. Кажется, картон или просто бумага. Родин убрал фонарик за пояс и уже без опаски погрузил руку в не особо глубокий тайник. Сначала выудил оттуда шкатулку, переложил в левую руку. Затем извлек то, на чем она покоилась. Оказалось, какая-то книжица без названия в сером картонном переплете. А, нет, вот тут внизу русскими буквами, темными на темной обложке, потому и не сразу увидел надпись «Блокнот».

Родин опустился со стула на пол. Отнес на стол найденное и, словно мазохист, мучая себя любопытством, сначала задвинул на место диван, а уж потом приступил к рассмотрению своей находки. Причем первым делом открыл не шкатулку, а блокнот. Прочитал начальные строки, написанные мелким почерком: «Я, некий гражданин Советского Союза, хочу поведать неизвестно кому свою историю, которую больше не в силах носить в себе»… Михаил полистал дальше. Желтоватые страницы были испещрены этим бисерным чернильным почерком до самого конца. Так, понятно.

Это пока подождет. Отложил блокнот и открыл шкатулку. Внутри оказался женский медальон на розовой атласной ленточке и фотография. Он взял ее в руки, любуясь на юное девичье лицо. Явно не крестьянка. Кокетливая шляпка на кудрявой головке, витые локоны опускаются на открытые плечи, наивный взгляд распахнутых глаз, точеный носик, губы слегка тронуты нежной улыбкой. Просто красавица, не придерешься. Внизу черно-белого снимка оттиск «Крым. 1916 год». С обратной стороны никаких дарственных надписей. Родин опять перевернул фотоснимок и снова залюбовался изображенной на нем девушкой. Почти девочкой. Даже на его Дашку чем-то похожа. Интересно, кто она? Кем приходилась тому, кто ее сюда спрятал?

Возможно, об этом он сумеет узнать как раз вот из этого дневника.

Вложив фотографию в блокнот, сунул к себе в нагрудный карман. Еще раз покрутил шкатулку, ровным счетом не понимая, представляет ли она и этот медальон какую-то материальную ценность. Затем сфотографировал эти вещицы поочередно на телефон и убрал на место, завесив, как и было, портретом Владимира Ильича. Пусть с этим потом разбираются антиквары.

Покинув бункер, Родин поспешил к своему рабочему месту, включил настольную лампу и, закурив, открыл блокнот.

Начальные страницы читались легко. Автор старательно выводил буквы. Наверное, много размышлял над каждым словом. Но вот после почерк стал очень неразборчив. Мало того что мелкий, да еще и корявый. Многие слова идут в сокращенном варианте. Явно сочинитель заторопился, обуреваемый своими воспоминаниями. Как будто боялся что-то пропустить. И Михаилу приходилось напрягать зрение и перечитывать кое-что по нескольку раз. Кроме того, в тексте встречалось довольно много орфографических ошибок, не соблюдались знаки препинания, да и стиль далеко не высокохудожественный. Было сразу понятно, что это не литературное произведение, а личный дневник этого самого гражданина Советского Союза, пожелавшего для всех остаться неизвестным. То ли боялся быть узнанным, то ли стыдился себя самого, не называя своего имени. Даже в конце не поставил подписи. Это Михаил сразу проверил. Но до конца было далеко. Потребовалось довольно много времени, чтобы осилить с десяток листов. И чем больше он узнавал об этом гражданине, тем неприятнее он становился, нещадно критикуя себя самого и восхваляя некую Анну – девушку дворянского сословия. Скорее всего, это она изображена на старом снимке, подумал Михаил, перелистывая очередную страницу.