Кондотьер Богданов - Анатолий Дроздов

– Зачем, – удивлялась Аня, – эти юсы большой и малый, фита, ижица, ер?

– Чтоб читать правильно, – пояснила княжна.

– У нас их нет, но читаем!

– Ваш язык некрасивый! – сказала Евпраксия. – Сухой!

Аня насупилась и вдруг продекламировала:

– Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой быть другим.

Княжна слушала, потрясенная, перевод не понадобился.

– Отчего так? – спросила, придя в себя. – Он не решился признаться?

– Неведомо, – ответила Аня. – Может, не решился. Может, признался, но она отвергла.

– Кто это сочинил?

– Александр Сергеевич Пушкин.

– Князь?

– Боярин, по-вашему.

– Хорош собой?

– Не очень. Росту маленького, небогатый.

– Глупая! – сказала Евпраксия. – Что богатство? Если б мне так сказали!..

Аня вздохнула в знак солидарности.

– Прочти еще что-нибудь! – попросила Евпраксия.

Аня не заставила себя упрашивать. Стихов она помнила много, и не только из курса школьной программы. В запасном полку она выменяла положенный ей по норме довольствия табак (несколько пачек моршанской махорки) на томик Есенина. За махорку можно было и сахар выменять, но Есенина хотелось сильней. На фронте за книгу ей предлагали шоколад и американскую тушенку, Аня не отдала. В нелетную погоду, когда работы не было и оружейницы скучали в землянках, Аня доставала книгу. Подруги просили почитать вслух. Аня не отказывала. Скоро она знала стихи наизусть.

– Никогда я не был на Босфоре… – начала Аня.

Читала она долго. Евпраксия слушала не перебивая, только иногда спрашивала про непонятное. Аня объясняла. Псалтырь был отложен в сторонку. С того дня между крестной матерью и ее нечаянно приобретенной дочерью возникла и стала крепнуть симпатия. Княжна расспрашивала о войне, устройстве страны, откуда прилетели гости, жизни людей. Слушая, качала головой. Теперь она понимала Андрея. Жить в такой бедности! В Сборске последний кмет зажиточней! В неурожайный год люди, случается, сидят без хлеба, но не голодают! Не уродился хлеб – будет репа, нет репы – варят просо. В реке полно рыбы, в лесах – дичи. У каждого смерда – корова, и не одна, в загонах хрюкают свиньи. На лугах полно травы, в лесах – желудей, полгода свиньи кормятся сами, а с наступлением морозов идут под нож. В Сборске Анна впервые вкусила печеного поросенка, а ведь это самое дешевое мясо! Дикий кабан дороже. Его добыть надо, это само под ногами бегает. Андрей соромится об этом рассказывать, что и понятно. Кому радостно сознавать, что ты бедный? Боярин Пушкин тоже робел, а после в стихах жалился. Эх, мужи смысленные, что вы понимаете в женской душе? Отчего такие робкие? Перед тобой целое княжество, бери и владей! Нет же, отгородился…

Со слов Анны выходило, Андрей – лучший воин в полку. Его все почитают и любят. Начальство его привечает и одаряет наградами. Для Анны большая честь летать с Андреем. Кто б сомневался! Княжна осторожно завела речь о женщинах. Анна смутилась. Евпраксия поняла: этой стороной жизни богатыря Анна не гордится. Княжна не отступила.

– Есть у него одна, – призналась Анна. – Клавой зовут… Блюда в столовой подает.

– Пригожая?

– Очень.

– Андрей жениться собирается?

– Что ты! На этой…

– Так пригожая!

– Распутная! На таких не женятся. Хотя они надеются.

«Еще б не надеялись!» – усмехнулась княжна.

– У командира полка была одна, – сказала Анна. – Порядочная женщина, не распутница, очень замуж за него хотела, потому уступила. Ждала, а он замуж не предлагает. Переживала. Ей кто-то сказал: мужчину можно присушить, добавив ему в питье женскую кровь. Ну, эту…

Княжна покраснела. Бесстыдница!

– Она так и сделала, – продолжила Анна. – После чего поделилась с подругами. Те стали болтать, весь полк узнал. Командиру донесли…

– А он?

– Схватил официантку и повез на мост!

– Зачем?

– Топить!

– Утопил?

– Одумался…

– Зря! – сказала княжна. – Следовало!

– Его бы судили и дали штрафбат. А так перевели официантку в другой полк – и все!

Княжна осуждающе покачала головой. За чародейство не топить – жечь надо!

– Она его очень любила! – сказала Анна.

– А ты? – спросила княжна. – Есть кто?

Анна рассказала про Мишу. Его образ за последнее время потускнел, почти изгладился из памяти, но, вспоминая, Анна воодушевилась. Евпраксия слушала сочувственно.

– В Сборске много вдов и невест, чьи женихи сгинули, – сказала по окончании рассказа. – Не все остаются вековать, кому-то и случается счастье. Может, и найдешь…

Княжна кривила душой, крестная дочь выглядела негожей. Мала, худа, хозяйство вести не умеет… Одежу – и ту себе не сошьет! Евпраксия вызвалась дочь просветить. Это было проще, чем Псалтыри. Княжна вовлекла гостью в хозяйственные дела. Анна познавала, как прядут лен и шерсть, ткут полотно и валяют сукно. Они ходили по кладовым и поварням, заглядывали в ледник и сараи, птичники и конюшни. Анна совершенно не понимала в лошадях, даже боялась их, Евпраксия взялась пособить. Скоро Аня скакала вокруг Сборска, все еще подпрыгивая в седле, но зато без опаски. Нередко к ней присоединялась княжна. О чем бы они ни говорили, разговор неизбежно сворачивал на Андрея. Вначале Анна рассказывала охотно, затем стала хмуриться. Евпраксия не замечала. Ловила каждое слово, упивалась подробностями…

Сам Андрей в это время в составе маленького отряда скакал от веси к веси. Встречали их радостно, особенно с тех пор, как вперед побежал слух: с Данилой едет сам Богдан! Избы, где они обедали, окружал народ, люди толпились во дворах и у плетней, заглядывали в двери и окна. Бабы подносили Андрею детей. Он привычно трогал теплые лобики, осенял крестным знамением (научился!), после чего вперед выходил Данило. Разговор со смердами нередко затягивался. Сотник решал хозяйственные дела, отдавал распоряжения, вершил суд. В последних случаях вел себя неуверенно, настороженно поглядывая на Андрея. Богданов поначалу дивился, но потом понял: Данило превышает полномочия. Право суда принадлежит князю. Однако судил сотник здраво, о чем Богданов ему и сказал.

– Просит люд! – сказал Данило, смущаясь. – Что делать? Когда еще князь будет?

В одной веси суда попросил смерд с широким, хитрым лицом. Звали его Кочет.