Девочка в гараже. Реальная история приемной мамы - Дебра Мерк

Я упомянула, что вещи Карен хранятся у нас в гараже. Важно ли это для следствия? Детектив Марш ответил отрицательно: полиция обыскала дом Карен и разрешила вывезти остальное имущество.

Наконец расспросы закончились, детективы поблагодарили нас, и мы с Элом вздохнули с облегчением, думая, что все уже позади. Но через неделю нам снова позвонили – на этот раз частный детектив предложил нам с Элом встретиться с ним в ресторане или еще где-нибудь, где нам будет удобно.

«Удобно»? Мы были безнадежно далеки от этого состояния. И даже не знали толком, на кого он работает – на УДС, адвокатов Карен или ее родных. Но по своей наивности мы согласились на встречу. Он расспрашивал в основном о том же, что и детектив Марш, поэтому мы повторили наши ответы.

Мы с Элом вернулись домой измотанные и раздраженные. Во что я нас втянула, когда ответила на тот роковой звонок от Карен? Я знала, что Господь побуждал меня навестить ее, но теперь меня мучили сомнения. Мало того что мой гараж занимало имущество Карен – меня не покидало неуютное ощущение, будто я нахожусь под пристальным вниманием властей.

Во что обойдется нам мое общение с Карен?

Карен перевезли обратно в тюрьму Ласка, на расстоянии двух часов езды от нас. Хоть я и считала своим долгом снова побывать у нее, я выждала несколько недель и лишь потом решилась на поездку.

Только Эл знал, куда я отправилась в тот день. Я не рассказывала ни детям, ни еще кому-нибудь. Я не желала выслушивать нападки или терпеть косые взгляды тех, кто не понимал моего решения навещать убийцу Ханны. В эту длинную поездку я отправилась рано утром, с большим запасом времени.

На подъездах к Ласку у меня учащенно забилось сердце. Я миновала живописные улочки, переехала через железнодорожные пути, свернула к окраине и припарковалась в заднем ряду машин у знакомого тюремного комплекса. Дважды в год за пять лет я, представитель христианской организации женских тюрем, выступала здесь перед заключенными. А теперь, чтобы иметь возможность навещать одну Карен, мне пришлось отказаться от роли приглашенного оратора, и это меня печалило.

Серая громада здания, окруженного высоким забором из сетки с колючей проволокой по верху, выглядела зловеще. Это свидание не имело ничего общего с визитами в следственный изолятор в Каспере. Здесь страшная тюрьма. Не заглушив двигатель, я откинулась на подголовник, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Мне требовалось обратиться к Богу за милостью и мудростью. За милостью – чтобы выдержать очередную встречу, несмотря на смятение чувств. За мудростью – чтобы понять, что сказать и как служить Карен.

Шагая через просторную парковку, я молилась:

– Ну вот, Господи, я здесь. Помоги мне понять, что сказать.

Подойдя к маленькому переговорному устройству рядом с воротами, я нажала на устройстве серебристую кнопку и стала ждать. Никто не ответил. Я нажала еще раз. Ко мне подошли еще несколько человек, и в динамике послышался голос:

– Вам помочь?

Остановившийся рядом мужчина сказал в динамик:

– Да. Мы на свидание.

– С кем у вас свидание? – спросил голос.

Мужчина назвал фамилию и номер заключенного. Женщина тоже подошла ближе и назвала фамилию и номер – уже другие. Я ждала, зная, что мне предстоит произнести вслух фамилию Карен. В новостях постоянно упоминалось ее дело, мой тайный приезд сразу стал бы явным.

Я наклонилась ближе к динамику.

– Карен Бауэр, – тихо сказала я, надеясь, что остальные не расслышат. Мое лицо вспыхнуло от стыда, я отошла и встала позади всех. И не поднимала головы, поэтому не видела, смотрит кто-нибудь на меня или нет. Сама я не сводила глаз со своего водительского удостоверения, которое нервно вертела в руках.

Наконец ворота открылись. Наша маленькая группа вошла в них, а затем в двери тюремного вестибюля, где мы оставили в запирающихся шкафчиках личные вещи. Я держалась в стороне, пока мы пятнадцать минут ждали надзирателя. Он попросил каждого предъявить водительские права и поставить подпись. Я пропустила остальных вперед.

Как только все расписались и прошли через рамку, надзиратель открыл дверь, пропуская в зону свиданий всех, кроме меня.

– Дебра Мерк! – назвал он меня голосом, который гулко раскатился по всей комнате ожидания. – Бауэр содержится в строгой изоляции, поэтому ей запрещены посещения в общей зоне. Ваше свидание состоится в отдельном помещении с окном и телефоном.

Если раньше остальные не знали, к кому я пришла, то теперь поняли наверняка. Позор преступления Карен повис надо мной, как черная туча. Я слабо улыбнулась надзирателю.

– Я вернусь за вами через минуту, – пообещал он.

Укрепленная дверь наглухо захлопнулась, я осталась одна в тихом и стерильном вестибюле. Через несколько минут появился надзиратель и велел мне следовать за ним. Мы прошли по короткому коридору, между дверей отдельных комнат для свиданий. В каждой двери было большое окно, свидания проходили под визуальным надзором. Надзиратель впустил меня в одну из комнат с пластиковым стулом, коротким столом, телефоном и окном, за которым была видна вторая, точно такая же половина комнаты.

– Сейчас приведут Бауэр, – сообщил надзиратель, закрывая дверь.

Вскоре два надзирателя ввели Карен в комнату напротив моей. Она была в оранжевой робе, ноги ей заковали в кандалы, и при ходьбе она шаркала ими по полу. Ее талию охватывал широкий пояс, наручники были пристегнуты к нему большим серебристым кольцом. При виде ее в наручниках и цепях у меня сжалось сердце. Я не ожидала увидеть ее такой. В Каспере мы встречались с глазу на глаз в одной и той же комнате, руки и ноги Карен были свободны. Я невольно заплакала; Карен, увидев меня, заплакала тоже и потупилась, словно желая спрятать лицо.

Один надзиратель взял ее за плечо, помогая сесть на стул. Она села и посмотрела на меня. Мы, плачущие, смотрели друг на друга.

Я взялась за телефон. Карен заерзала, пытаясь достать до него – но с пристегнутыми к поясу руками едва смогла дотянуться. Держа телефон на расстоянии ладони от лица, она произнесла:

– Придется говорить погромче. Только так мы услышим друг друга.

Абсурд! Как, по их мнению, заключенный должен говорить по телефону, если даже не может поднести его к уху? Хотя да, тюрьма не для удобства заключенных, а для ограничения их свободы. Придется довольствоваться тем, что есть.

– Как ваши дела? – спросила я, утирая слезы.

На ее робе оставались мокрые пятна.

– Не так уж плохо. Лучше, чем в другой тюрьме. Ну, если не считать наручников и кандалов, – и мы обе фыркнули, притворяясь, что нас рассмешило то, в чем не было ничего смешного.