Маркитант Его Величества - Виталий Гладкий

Юрек отправлялся на встречу с ростовщиком не без некоторых сомнений. Он хорошо знал, что в основной своей массе евреи стараются не конфликтовать с османами; мало того, от султана они получили гораздо больше привилегий, нежели сербские купцы и ремесленники. Напрашивался вопрос: с какой стати такой уважаемый в Белграде ростовщик, как Исаак Коэн, помогает Младену Анастасиевичу в его шпионских делах?

А то, что послание, которое ростовщик должен доставить какому-то неизвестному Юреку адресату, могло стоить гонцу головы, об этом был способен догадаться даже самый ничтожный ученик иешивы, которую в своё время открыл в Белграде рабби Иехуда Лерм. (Об этой иешиве знакомые Кульчицкому евреи все уши ему прожужжали, восхищаясь успехами своих юных отпрысков на ниве учёности.)

Сербы, особенно крестьяне, не очень жаловали ростовщиков. Местные потребности в сельскохозяйственной продукции были невелики, а возить зерно, фрукты и овощи за тридевять земель чересчур накладно. Оказавшись не в состоянии платить подати османам, крестьяне прибегали к помощи ростовщиков, чаще всего евреев. Многие сельские жители оказались в долговой кабале, заложив свои дома, скот и даже землю; некоторые из них вообще потеряли все права на свои земельные наделы, превратившись в бесправных арендаторов. Крестьяне в массовом порядке бежали из деревень, которые пустели, разрушались и становились приютом разбойников и бродячих псов.

Должники имели большой зуб на ростовщиков и иногда приходили к ним в «гости» среди ночи. Эти визиты заканчивались в лучшем случае ограблением, а в худшем, если ростовщик упрямился и не отдавал припрятанные деньги, участь его была незавидна. Поэтому ростовщика Исаака Коэна охраняли как сиятельную персону. Два крепких молодых еврея обыскали Юрека с головы до ног, отобрали у него нож, и только потом запустили в узкий и длинный коридор, пропахший мышиным помётом.

Отворив скрипучую дверь, Кульчицкий оказался в довольно просторном помещении типа кабинета, но только вместо увесистых, шикарно переплетённых и украшенных позолотой томов на полках стояли папки с долговыми расписками и изрядно потрёпанные амбарные книги. Юрек совершенно не сомневался в том, что их страницы хранят имена тысяч должников, которые с огромным удовольствием подпустили бы в кабинет ростовщика «красного петуха».

Ростовщик сидел за огромным столом, раскладывая по стопкам золотые и серебряные монеты разных государств и даже эпох. Наверное, это было его самым любимым занятием. Он с любовью, бережно брал каждую монету в руки, долго рассматривал её с двух сторон, и только потом с нежностью укладывал в стопку, словно дитя в колыбель.

Исаак Коэн не обратил никакого внимания на Юрека, будто не слышал, как заскрипела входная дверь, и тот остановился напротив стола в некоторой растерянности. Он хотел сказать слова приветствия, но они почему-то застряли в горле, и Кульчицкий решил немного помолчать, чтобы не отрывать занятого человека отдела.

Конечно же ростовщик его заметил. Но он так привык к льстивым словам в свой адрес от тех, кто приходил просить в долг, что ждал их с отвращением. Однако прилично одетый молодой горожанин не оправдал его ожиданий. Он стоял молча, совсем не как проситель, и с нескрываемым интересом рассматривал монеты, разложенные на столе.

— Вы только посмотрите... — Исаак Коэн показал Юреку старинную золотую монету. — Какая прелесть! Это венецианский цехин, чеканенный в 1284 году. Этой монете нет цены. Она стоит гораздо дороже номинала, и только идиоты используют её в коммерческих делах. Через сто-двести лет, имея на руках венецианские цехины, можно-таки сделать хороший гешефт. А это римский золотой солид, выпущенный в IV веке императором Константином. Совершенно редкая монета! Я даже не помню, как она ко мне попала. Чистейшее золото!

Тут он поднял глаза на Юрека и совершенно будничным голосом спросил:

— У вас ко мне дело?

— Именно так, — ответил Кульчицкий без всяких эмоций, хотя ему не понравилось, что Исаак Коэн не поинтересовался, как его зовут.

Это было неприлично, но чего иного можно ждать от ростовщика, который напоминал ему хищного паука в паутине, поджидающего добычу? Чуть зазевался, и тебя уже опутали клейкие нити долгов. Это состояние Юрек испытал ещё в детском возрасте, когда кредиторы пришли описывать имущество отца, задолжавшего крупную сумму денег. Хорошо, выручил богатый родственник, иначе небольшое шляхетное поместье Кульчицких могло уйти с молотка, а семья стала бы нищенствовать.

— Ну, что вы мне скажете? — нетерпеливо спросил ростовщик.

— Я к вам от Младена Анастасиевича...

При этих словах Исаак Коэн вздрогнул и боязливо втянул голову в плечи. Знает кот, чью сметану съел... Видать, здорово прихватил его серб, если ростовщик идёт на такой большой риск.

— Да-да, я вас слушаю... внимательно слушаю, — торопливо и не очень разборчиво пробормотал ростовщик.

— А слушать нечего. У вас есть острый нож?

— Конечно, конечно...

Ростовщик поискал в многочисленных ящиках стола и протянул Юреку красивый арабский кинжал с золотой рукоятью. Наверное, залог под заем, сообразил Кульчицкий. А иначе, зачем еврею, сугубо гражданскому человеку, такое грозное и дорогое оружие — клинок кинжала был изготовлен из дамасской стали.

Распоров подкладку кафтана, который от долгой носки уже кое-где потёрся, Юрек достал пакет и вручил его ростовщику.

— Это ни в коем случае не должно попасть в чужие руки! — сказал он с нажимом; и мстительно добавил, вспомнив слова Младена Анастасиевича: — Случись что-либо непредвиденное, какая-нибудь серьёзная опасность, ваш гонец должен сжечь пакет. Или съесть. Это как ему будет удобно.

На том они и расстались. Ростовщик как уставился тупо на пакет, который лежал перед ним на столе, так и не поднимал головы до тех пор, пока Юрек не покинул его кабинет. Дальнейшая судьба послания Кульчицкого не интересовала; он своё дело сделал, а там хоть трава не расти. В какой-то момент он с неожиданным облегчением подумал: «Как здорово, что ростовщик не предложил мне назвать своё имя! Я уже готов был сдуру ляпнуть настоящее... Вот дубовая голова! А теперь, в случае чего, ищи-свищи ветра в поле».

Слежку за собой он заметил скорее машинально, по привычке, нежели с обдуманным намерением. Когда Юрек направлялся к ростовщику, то сначала зашёл в таверну «Три шешира», убедился, что за ним никто не идёт, и Драго Змаевич вывел его на задний двор, откуда он попал на соседнюю улицу, протиснувшись через узкую щель между двумя домами. Значит, шпион, который с невинным видом праздношатающегося жителя Белграда шёл за Юреком, взял его след от конторы ростовщика. Это было худо. Очень худо.

Кульчицкий лихорадочно размышлял: что же делать? Одежонка на топтуне была изрядно потрёпанной, и, похоже, с чужого плеча — как у портового пьянчужки; да и сам его вид — востроносое невыразительное лицо и глуповато-тоскливое выражение, какое бывает с глубокого похмелья, — не внушал подозрений. Но Юрек знал, что такие люди особенно опасны. И среди казаков-запорожцев были подобные типы. С виду серый неказистый воробышек, но в деле бесстрашный и хитрый, а уж свирепей его найти человека было невозможно.